Нажмите, чтобы прочитатьИлья Муромец и Калин Царь. Часть I. "Сижу за решеткой в темнице сырой"
Илья проснулся, когда солнце стояло уже высоко. Яркие лучи били сквозь решетку
прямо в лицо и борода от жара понемногу сворачивалась колечками. Он медленно
сел, опираясь на узкий топчан из половины векового дуба и мутными глазами
уставился на разбитые кувшины, судя по запаху, из под греческого вина. Голова не
то чтобы болела, но ощущалась как-то не на месте. Он со стоном спустил босые
ноги на кирпищщат пол. Во рту было гадко, как в печенежском становище после
молодецкого дружинного погрома. Начинался тысяча триста двадцать шестой день его
заточения.
Илья неловко встал, покачнулся, наступил на осколок кувшина. Бритвенно острый
осколок зеленого мутного стекла с жалобным писком сломался об ороговевшую
богатрыскую пятку. Илья крякнул, поднял ногу и осмотрел пятку. При этом он
совершенно случайнопринял стойку "Серый орел смотрит, что это налипло ему на
когти" школы "Маленького тяжелого кролика", о чем, конечно, не подозревал. Он
еще раз осмотрел камеру. Пол был завален черпками и осколками, на сундуке, в
котором хранились книги, что притаскивал ему Бурко, валялась нижняя женская
рубаха. Верхняя рубаха после недолгого осмотра обнаружилась на топчане. Илья
стал прикидывать, куда делась хозяйка одежды и как она шла по Киеву нагишом.
Затем он попытался припомнить, кто она была вообще и как оказалась в темнице, но
память отказывала. Он вздохнул, подошел к двери и наклонился к окошку:
- Звездило! Звездило, поди сюда!
В галерее было темно, на зов богатыря никто не отвечал. Илья понемногу начал
серчать:
- Звездило! ЗВЕЗДИЛО, НЕ БУДИ ВО МНЕ ЛЮТОГО ЗВЕРЯ! ПОДИ СЮДА, САБАКА КНЯЖЕСКАЯ.
Вдалеке зазвякало и послышался дрожащий голос:
- Иду, иду Ильюшенька. Иду, Солнце Земли Русской.
Дверь со скрипом отворилась и на пороге показался здоровый толстый мужик в
кольчуге и шлеме. На шлеме, аккурат над левым глазом красовалась свежая вмятина,
под правым глазом наливался грозовой синевой свежий фингал. Мужик слегка дрожал,
старался казаться меньше и избегал глядеть на Илью.
- Ты, Звездило, это - с виноватой досадой похлопал стражника по плечу Илья, -
прибери тут немного. Что-то я вчера малость притомился.
Стражник торопливо закивал и попятился было к двери, но тяжелая богатырская рука
по прежнему лежала у него на плече.
- Слышь, Звездило, - глядя в сторону пробормотал Илья, - Под глазом... Это я
тебя вчера?
- Нет Илюшенька, - облегченно замотал головой Звездило. - Это ты по шлему мне
вчера, - он указал на вмятину...
Илья облегченно вздохнул.
- Под глазом это ты мне сегодня, когда мы тебя на топчан укладывали.
- Эх ты, - удрученно крякнул богатырь. - Ну ты не серчай. Сам понимаешь. Я ведь
не со зла.
- Да я не серчаю, - жалко улыбнулся стражник.
- Ну ты давай, убирайся покуда, - кивнул Илья. - Я на двор пойду, промнусь
немного.
- Илюшенька! - возопил Звездило, падая на колени. - Не ходи! Христом Богом
прошу!
- Это почему еще? - изумился богатырь? - Что за беда мне с того будет?
- Тебе не будет, - зарыдал стражник, - Да князь там сейчас. Увидит - опять меня
выпороть велит, что недоглядел. И без того за твое вчерашнее изволили в зубы
дать.
- За какое вчерашнее? - осторожно спросил Илья.
- А ты что, ничего не помнишь? - с ужасом уставился на него Звездило
- Не-а, - помотал головой Илья. - Чтоя натворил-то?
- Ты иди, иди, - Звездило поднялся с колен и осторожно, под ручку нчала
выпроваживать Илью из поруба. - У меня там, ну знаешь где, рассольчик,
поправишься.
- Да что я делал-то? - обернулся подталкиваемый в спину Илья.
- Ничего, ничего, все хорошо. - звездило вытолкнул богатыря в коридор и
прихдлпнул дверь.
Голова болела по-прежнему и Илья прошел по низкому коридору к каморке стражника.
Нашарив за дверью жбан с рассолом, он вылил рассол в себя и чуть было не грохнул
по привычке посуду о стену. Покачав головой, Илья поставил жбан на место и снова
вышел в коридор. В камере возился Звездило, и, судя по чертыханиям, убирать он
будет еще долго. Илья поискал глазами на мощщеном полу два знакомых вбитых на
полвершка камня и с кряхтением встал на четвереньки, поставив на них руки.
- Ну, Бурко, маму твою лошадь пополам, - пробормотал богатырь и принялся
отжиматься.
Отжимания Бурко придумал через полгода после того, как Илью бросили в погреба
глубокие. Всю первую неделю Илья беспробудно пил и обижал стражников и
сопогребников. Троих за попытку назначить его каким-то петухом заобижал
насмерть. На восьмой день, когда совершенно синий Илья сидел на топчане и с
лютым лицом крошил в кулаке осколки последнего кувшина, Бурко с ноги распахнул
дверь и заорал:
- Все, хватит! Начинается новая жизнь.
Бурко рассудил так, что даже в погребе можно заняться чем-нибудь полезным. Для
начала он усадил богатыря учиться грамоте. Илья орал, угрожал прибить наглеца и
указывал на то, что богатырю грамоту знать невместно, хватит с них Добрыни и
Дюка Степановича. Но Бурко хладнокровно притаскивал все новые пергаменты и через
несколько месяцев Илья научился читать, не водя пальцем по строкам и даже писать
не меньше двадцати слов за час. Гусиные перья, правда, при этом уходили с
бешеной скоростью - увлекшись, Илюшенька совершенно нечувствительно списывал их
под корень, старательно выводя какую нибудь особо заковыристую буквицу. Дальше
пошла арифметика, потом неутомимый Бурко заставил богатыря выучить сперва
печенежский, потом греческий, потом фряжский языки. Обнаружив, что от сидячего
образа жизни богатырь неудержимо толстеет, хитроумный Бурко вычитал в какой-то
греческой книге про гимнасий и для Ильи начались черные дни. Особенно доставала
беготня по ходу между погребами. Ход был длиной в десять сажен и пробегать его
надлежало четыреста раз в оба конца. Потолок был узкий и первые три недели
богатырь то и дело выворачивал то головой то плечами камни из потолка и стен.
Постепенно, однако, привык и под конец бегал уже заковыристо: то с закрытыми
глазами, то спиной вперед, то читая книгу, а то неся в руках кружку с пивом,
выпить кою дозволялось только после пробежки. Еще Илья приседал, качал какой-то
пресс (что это такое он не знал, но живот, по прежнему немалый, стал как
каменный, так что Бурко, ударив в него ногой только одобрительно крякал) и
отжимался. Отжиматься Илье нравилось, потому что наводило на приятные мысли да и
вообще было полезно. Озадаченный Бурко, увидев, как его друг задумчиво
отжимается семисотый раз подряд усложнил задачу: теперь отжиматься было положено
на пальцах, каждый раз подпрыгивать на руках и ногах, как кот от выплеснутой
воды и выкрикивать что-нибудь заковыристое или читать что-нибудь на память.
Сперва богатырь матерился, но через месяц, проткнув случайно пальцем звездилов
шлем, опять вошел во вкус. Все же одно дело сломать бревно об колено, и совсем
другое расщепить его пальцами на лучины. Сегодня Муромец решил не бегать, дабы
не расплескать по коридору то, что съел вчера, поэтому за полчаса покончив с
отжиманиями, он решительно вернулся в погреб. Звездило как раз кончил вытирать
пол.
- О, молодец! - похвалил богатырь, осторожно похлопав стражника по плечу. -
Слушай тут такое дело. Сегодня Бурко в Киев возвращается...
При этих словах Звездило просветлел с лица и не сумел скрыть неимоверного
облегчения. Друг Муромца, помимо отца Серафима, был единственным, кто мог
держать богатыря в узде. Без его благотворного влияния Илья распускался
совершенно, гонял стражников за вином и девками, а мог и как вчера учудить...
- ...так что быстренько сбегай на Житний торг, купи винца, мяса жареного,
орешков, ягодки этой сморщеной, изюм которая называется, давай, одна нога здесь,
другая там.
Словно туча скрыла солнышко на лице бедного Звездилы и он сдавленно просипел:
- Илюшенька, а деньги?
- Деньги?
Илья задумался. Да, конечно, деньги... Но тут перед внутренним взором его встала
сухонькая фигура отца Серафима и его тихий, но яростный голос: "Смиряй себя", -
грозил ему пальцем священник. Маленького попа, окормлявшего дружину, богатыри
уважали и боялись. Илья вздохнул:
- Да нет, Звездило, спасибо. На что они мне тут, в порубе. Не надо денег.
Звездило всхлипнул что-то неразборчивое и, пятясь, вышел из поруба. Илья открыл
сундук, на который Звездило аккуратно сложил женские рубашки (их, почему-то
оказалось уже три) и достал увесистый свиток. Перед тем, как уехать в степь по
делам дружинным Бурко велел прочитать ему мудреное переложение какой-то военной
книжки из земли китайской. Мужика, написавшего книжку звали неприлично: Сунь.
Книжка, надо признать, была толковая, но местами заумная а иногда этот Сунь на
две страницы раскатывал то, что можно было выразить парой слов. Бурко объяснял
это исторической традицией. поскольку книжку перекладывал именно он, спорить
было бесполезно. Дочитать оставалось немного, но Илья знал, что одного чтения
мало - Бурко обязательно будет гонять по содержанию, задавать вопросы, спорить.
Спорить с ним было трудно, потому что знал он много и был высокомерен не в меру,
а послать или в ухо дать было как-то неловко - друг все-таки.
Илья зачитался и не заметил, как отворилась низкая дверь.
- Здрав будь, русский богатырь!
Наклонив большую голову Бурко осторожно шагнул внутрь и в погребе стразу стало
тесно.
- Бурко! - Илья крепко стиснул друга в объятиях.
- Задушишь, медведь дурной, - прохрипел Бурко.
- Ну, ты как там? Как вообще на рубеже? А то сам знаешь, я тут сижу, как орел в
клетке, подрезали добру молодцу могучие крылья. - Илья, сам расчувствовавшийся
от такого сравнения, хлюпнул носом.
- Ну да, подрезали, - ядовито ответил Бурко. - аж орлиц топтать только пешком
ходишь. Я только к Киеву подъезжал, а мне уже про твои вчерашние подвиги
рассказали. Народ в ноги падал: "Уйми защитника Земли Русской". Что это там у
тебя на сундуке валяется?
- Это Звездило, - не моргнув глазом соврал Муромец.
- Что Звездило? - озадаченно уставился на него товарищ.
- У него полюбовница есть, ну, он от жены прячется и ко мне сюда ее водит. Меня
выгонит, а сам...
- Умно, - уважительно сказал Бурко. - но я же его спрошу.
- А он и подтвердит. Ты пришел и ушел, а меня ему еще охранять и охранять. Да, и
вот еще. Что я такого вчера натворил, что вы мне все время это поминаете?
- А ты что, не помнишь? - Бурко изумленно посмотрел на Илью.
- Нет. Помню, сидел, читал, ви... квасом запивал, а потом раз - утро, у Звездилы
синяк, в погребе намусорено, едва успел убраться. Может меня опоили чем?
Подсыпали в квас мухомора какого-нибудь толченого, и стал я берсерком, навроде
Геракла.
- Надо бы мне тебе поменьше греков давать. Понахватался у ромеев - врешь и не
краснеешь.
- А то. - довольно ухмыльнулся богатырь. - Ты давай рассказывай, что там в Степи
делается?
- Об этом мы с тобой до вечера говорить будем. А сейчас ты мне вот что скажи: ты
Сунь Цзы дочитал?
- Дочитал. Мужик знающий, но потрепаться любит, и путаник большой.
- Зато ты у нас умом ясный, как солнышко. А ну-ка, раз не путаешься, ответь,
какая местность называется "Местностью смерти"?
- "Местностью смерти" называется... Называется... Вот черт, ведь помнил же!
- Во-первых, не чертыхайся, тебе это отец Серафим не раз говорил, а во-вторых -
башка у тебя дырявая. В нее что-то умное вкладывать - что кольчугой воду носить.
- Слушай, Бурко, - устало посмотрел на друга Илья. - Ну почему у всех людей кони
как кони, а ты у меня говорящий?
...Когда Илюшенька, отсидевший на печи 33 года, встал, наконец, на ноги, он
первым делом ошарашил поседевших окончательно от счастья родителей намерением
стать богатырем, и не где-нибудь, а в Киеве, у князя Владимира. Отец пытался
было робко намекнуть, что можно было бы наконец, и в поле, помочь, но Илья
только отмахнулся. Правда ночью он очистил от камней и леса поле, в три раза
больше отцовского и гордо утром показал его родителям. Пока отец с открытым ртом
чесал в затылке, мать внимательно осмотрела сына. Рубашка на Илье полопалась, а
штаны еле держались, связанные веревочкой. Ни слова не говоря, она пошла в дом и
вынесла икону. "На добрые дела, благословлю. А на злые - нет тебе моего
благословления. Иди уж, не годится с такой силой сохой землю ковырять".
Тем не менее, отъезд Ильи из дома затягивался. Булаву ему кузнец сделал, оковав
толстенный мореный дубовый корень железными полосами с шипами. Меч и кольчуга
остались еще с весны от княжеского тиуна, которого мужики как-то ночью тихонько
утопили в речке, чтобы не брал не по чину и девок не портил. Кольчугу, правда,
пришлось по бокам разрезать. Но отправляться в путь без коня богатырю невместно,
а с конями было напряженно Когда свеженареченый богатырь подошел было к
отцовскому Савраске, тот истерически заржал и забрался на крышу избы - насилу
его оттуда достали. И то сказать, рядом с Ильей коняка была вроде зайца. В
деревне подходящего коня не нашлось. Как всегда в таких случаях, подвернулся
Илье неприметный неизвестно откуда взявшийся старичок. ПОзже, уже
перезнакомившись в Киеве с богатырями, Илья с удивлением узнал, что все они так
или иначе с этим дедушкой сталкивались: Добрыне он подсказал набить шапку земли
греческой, чтобы Змея долбануть, Алеше сказал, что у тугаринова коня крылья
бумажные. Илье дед посоветовал отправиться на торг и выбрать самого шелудивого
жеребенка. Илья уже настолько отчаялся, что так и сделал. Домой заморыша он
тащил на руках под хохот всей деревни. Уже у самого дома снова как из под земли
появился старичок и велел утром, до рассвета, выйти с жеребенком в поле и водить
его по росе. Илья водил жеребенка до полудня, после чего повел домой.
- Ого! - сказал отец, - а заморенного куда дел?
- Так это он и есть, батя.
- Ладно, ври мне. Этому уже полгода, почитай.
Илья словно только теперь увидел, что вместо шелудивого зверька на тонких
дрожащих ножках перед ним стоит крепкий широкогрудый жеребенок. Ночью он не смог
уснуть и едва начали гаснуть звезды снова вывел жеребенка в поле. Вернувшись
днем он постарался поставить коня в стойло незаметно, но отец, выводивший
Савраску столкнулся с ними нос к носу. Савраска ошарашенно присел на задние
ноги, а отец перекрестился:
- Мать честная, ты их воруешь что ли где?
- Да тот же это, батя!
- Да ну!
Отец махнул рукой и повел Савраску запрягать. Илья осмотрел своего жеребенка.
Тому было не меньше двух лет, спина - вровень с головой хозяина.
На третий день земля в Карачарове содрогнулась и тряслась, пока на майдан не
влетел Илья верхом на чудовищном звере. Копыта коня были с тарелку, грудь - с
ворота, а грива свисала до земли.
- Вот и коняка по мне, - сказал Илья отцу, хлопая жеребца по шее.
Отец обошел бурого зверя, заглянул ему в рот. Конь демонстративно откусил кусок
ворот и с хрустом разжевал.
- Хорооош, - протянул старый крестьянин. - Слушай, Илюша, а вспашите мне полосу
под озимые?
Пришлось задержаться еще на один день. Наконец пришло время седлать Бурку, как
Илья назвал коня. Седел в деревне не водилось, кроме того, что сняли с коня того
же тиуна, так что седлал Илья, в основном, вспоминая, как лежали седла на конях
княжьих людей. Наконец, затянув, как он надеялся правильно, последний ремень,
Илья не без робости поставил ногу в стремя.
- Подпруга не затянута, - раздался откуда-то спереди и сверху мощный низкий
голос.
- Поговори у меня, - буркнул неизвестно кому Илья и оттолкнулся правой ногой.
Мгновение спустя, лежа под брюхом коня и глядя в не по человечески умные глаза,
богатырь ошарашенно спросил:
- Так ты что, говорящий???
Илья Муромец и Калин Царь. Часть II "Чем бы добрым молодцам со скуки потешиться"
Бурко оказался не просто говорящий. Он еще и читать умел, да не на одном языке.
И говорил на них же. Читал он все, что подворачивалось под ногу, заставляя
переворачивать страницы и разворачивать свитки то Илью, то кого-нибудь еще.
Особенно Бурко любил всякие военные трактаты. Некоторые он даже зачитывал
богатырям вслух. Большинство витязей с таких чтений старались потихоньку
свалить, но некоторые внимательно слушали, прикидывая, нельзя извлечь что-нибудь
полезное из чужой военной сноровки. Очень редко Бурку удавалось дочитать
что-нибудь до конца за один раз, поскольку богатыри начинали обсуждать
услышанное и, волей не волей, ему приходилось вступать в спор, хотя бы для того,
чтобы показать остальным, насколько он их умнее. Больше всего киевлянам
запомнился спор богатырей о колесницах. Бурко читал "Илиаду", Добрыня, Алеша,
Илья и Михайло Казарин пытались продраться через непонятную размеренную речь,
чтобы уловить суть. Михайло постоянно фыркал, слушая описания битв: "Ромеи -
ромеи и есть. Одни поорали громче - другие к ладьям побежали. Те поорали -
первые к городу бегут. Князья вот только не ромейские - друг за дружкой
гоняются". Однако когда Бурко начал читать о боевых колесницах, все четверо
резко пододвинулись поближе.
- Постой-постой, Бурко, не части. - остановил коня Илья, - Ты говоришь, они на
телегах дерутся, так что ли?
- А телеги о двух колесах. - пробормотал под нос Алеша.
- Несуразица какая-то. - подумал вслух Михайло. - телега о двух колесах ехать не
может. Будет набок падать.
Добрыня со вздохом палочкой нарисовал на песке колесницу. Трое остальных
наклонились над рисунком, а Рома под шумок попил водички и схарчил Алешины
сухари.
- А смысл какой тут, - спросил Алеша. - Чего на коне или пешим не биться?
- Ну, может так удобнее? - неуверенно спросил Михайло.
- Это вряд ли, - решительно сказал Илья. - кочки, камни, коряги, земля, опять
же, неровная. Чуть замешкался - и все, уже не в телеге едешь, а пузом по земле.
- Зато стрел можно много взять, - молвил молчавший до поры Добрыня. - Опять же,
в колесницу можно втроем усесться. Один правит, другой стреляет, третий рубит
тех, кто поближе окажется. Вражьих коней распугивать можно, а если на ось серпы
нацепить, а на дышло копья...
- А если против пешцев?
- А если против пешцев - разогнался, а перед строем повернул и вдоль него
поехал. Серпами кого-нибудь порежешь, сверху постреляешь.
- А не проще ли на добром коне въехать и булавой по башкам? - спросил Алеша.
- Нам, может, и проще, - здраво рассудил Илья. - А то ромеи. Народ хлипкий, кони
у них сухие и мелкие, как мыши. Тут не повъезжаешь.
- А может, попробуем? - робко предложил Михайло.
Богатыри и конь молча уставились на Казарина.
- Да я ничего, - смутился тот. - Думал, может телегу пополам распилить...
- А чего, - начал размышлять вслух Добрыня. - У князя на дворе телег не один
десяток - на них за оброком ездят. Одну возьмем - никто и не хватитсяконей -
моего, и твоего, Илюшенка.
- Не-а, - помотал головой Бурый, - я в упряжь не пойду. Должен же кто-то вам
объяснять, как это все делать надобно.
- Ну тогда Алешиного.
- Я...
- А Алеша будет за возничего.
- А почему я? Я у батюшки только на телеге ездил и это давно было! Вон, Илюха у
нас крестьянский сын - пусть он и будет возничим.
- Во-первых, - веско сказал Илья. - я у отца тридцать три года на печи сидел, а
потом сразу в Киев умотал. И ничего о крестьянском деле не знаю. А во-вторых -
ну сам подумай, что за вид у нас будет, если я буду возничим, а ты за князя
стоять? За Ахиллу и Аякса мы с Добрыней будем, мы люди крупные, а ты у нас
будешь вроде как Иолай.
- Иолай был у Геракла, - поправил Бурко
- Один хрен.
- Ну тогда поехали.
На дворе у Владимирв Илья выбрал самую крупную телегу и в два удара разрубил ее
пополам посередине. Княжьи гридни попробовали было спорить, но Илья, рассеянно
помахивая мечом, срубил у одного чуб и они как-то сразу притихли. Тем временем,
Бурко объяснял коням Добрыни и Алеши, что от них требуется. Добрынин вороной
лишь укоризненно посмотрел на хозяина, а ввот алешин оскорбительно заржал. Бурко
широко улыбнулся ему и прожевал кусок ненужной половины телеги. Ржание перешло в
какой-то сип и Алешин Серко покорно подошел к телеге. С грехом пополам богатыри
приладили упряжь, рассчитанную на одну крестьянскую лошадку на двух богатырских
зверей. Алеша, поеживаясь, сел на передок и с опаской взял в руки вожжи.
Внезапно на Илью нахлынули недобрые предчувствия и он неуверенно оглянулся на
Добрыню. Но Добрыня уже был поглощен волшебными видениями: вот он торжественно
въезжает в Киев после очередного похода, стоя на огромной белой колеснице,
Попович держит над ним венок, впереди идет Илья и выкликает его подвиги, а
киевляне кидают под колеса цветы. Ромеи называют это "триумф". Добрыня
торжественно вступил на телегу, которая слегка покачнулась. Илья с трудом нашел
место за его спиной.
- Лук брать будешь? - спросил он в ухо друга.
- А? Что? Лук? А-а-а-а, лук, - пришел в себя Добрыня. - Нет, лук пока рано. Это
мы на пробу едем. Ты меч, кстати, тоже оставь. И ты Алеша.
Все трое отстегнули мечи и отдали их Казарину.
Бурко отошел чуть ниже по улице и, повернув голову, искоса посмотрел.
- НЕ совсем то, конечно, - пробормотал он. - Ну да на первый раз сойдет.
ПОЕХАЛИ!
Алеша неуверенон шевельнул вожжами, но умные кони двинулись сами и телега,
поскрипывая, неуверенно покатилась вперед. Под уклон... ТОлько тут Илья понял,
что его мучило все это время.
- Добрыня, - напряженно сказал он. - Это княжий двор...
Телега пошла быстрее
- Ну? - удивленно обернулся Добрыня.
- А там впереди, - звенящим голосом продолжил Илья. - Подол.
Кони перешли на рысь.
- А мы стало быть...
У Бурка вдруг расширились глаза и встала дыбом грива.
- ЕДЕМ ПО СПУСКУ!
- ТВОЮ МАТЬ!!!! - Бурко поднялся на дыбы, видя, как на него несутся ржущие от
ужаса Ворон и Серко.
Развернувшись на задних ногах он галопом пустился вниз по Андреевскому спуску,
ржа на скаку:
- С доро-о-ги-и-гогого!!!
СЕрко и Ворон, чувствуя, что их настигает грохочущая телега, припустили за
вожаком. Илья бухнулся на задницу и, дергая Алешу за вихры благим матом орал:
- Сворачивай! Сворачивай поповская твоя душа!!!
Замерший от ужаса Добрыня столбом стоял в телеге, бормоча про себя молитвы.
Киевляне шарахались во дворы, на глазах у вихрем мчавшегося Бурко, слепой
хромец, сидевший с протянутой рукой на обочине, вдруг прозрел и с воплем
перемахнул саженный забор. Какая-то девка с коромыслом столбом встала посреди
дороги, обессилев от страха, и Бурко только и успел ухватить ее зубами за рубаху
и забросить себе на спину. Еще одну девку в последний момент выдернул из под
колес Илья и кинул на спину Алеше. Девка пронзительно визжала.
- Люууууди!!! Ратуйте! Богатыри за девками на телегах скачут!
По всему Киеву гудел набат, люди прятали дочерей в домах и с ужасом выглядывали
за ворота. На крыльцо своего дворца выскочил в одном сапоге Владимир и из под
руки присально вглядывался вниз. Путь богатырской колесницы можно было легко
различть по взлетающим вверх обломкам, разлетающимся курам ("почему курам?"
отрешенно подумал князь) и женским крикам.
- Ну, мать вашу, защитнички, - пробормотал князь себе под нос.
- А по-моему - ничего страшного.
Князь затравленно оглянулся. Рядом стояла Апраксия, как всегда строгая в своем
уборе.
- Повеселятся - и успокоятся. Это странно, но мне кажется, что я лучше тебя
понимаю твоих воинов - на Рубеже тишина все лето и твои мужи просто заскучали...
Крики стали громче, вверх полетели доски и какие-то обрывки.
- На Житний Торг въехали. - машинально отметил Владимир.
- ...в конце концов, - невозмутимо продолжала Апраксия. - Ты должен радоваться
тому, что твои избранные от скуки устраивают дебоши, а не заговоры.
- Ну, у нас не Царьград, - ворчливо ответил. - князь. Князь на князя - еще куда
ни шло. Та-а-ак, вот они на мост въехали...
Обычно на мосту через Днепр места хватало аккурат разъехаться четырем телегам.
Но стоило Бурке вылететь на деревянный настил и путая ржание и человеческую речь
предупредить всех на скаку о грядущих колесничьих, как середина волшебным
образом освободилась. Алеша, за которого держалось уже три девки ("Нарочно что
ли они под колеса лезут?" - подумал Илья) ухитрился провести телегу так, что
столкнул в воду только пять возов. Вылетев на Дарницу, Серко и Вороной пошли
галопом. Бурко, летевший впереди с девкой на спине начал находить своеобразное
удовольствие в этой гонке и во все горло орал песню Иолая из свитка про подвиги
Геракла: "С дороги лети быстрокрылая птица скорее! Зверь мохношкурый в дебрях
скрывайся, не медли! Видишь клубы над дорогой широкой поднялись! Быстрые кони
летят словно ветер пред ними!"
- И долго мы так будем скакать? - пискнул кто-то Илье на ухо.
Богатырь пошарил за спиной и вытащил испуганную девчонку лет шестнадцати. Краем
глаза он увидел, что похабник Алешка перехватил вожжи зубами, обнимая за талии
уцепившихся за него киевлянок. При этом, он как-то ухитрился ухватил всех троих
и, похоже, жизнью был доволен. Добрыня уже пришел в себя и, судя по движениям
рук, прикидывал, как оно будет - стрелять с телеги. Илья вздохнул.
- Тебя как звать? - крикнул он девчонке.
- Маняша, - тонко ответила та.
- Ну, Маняша, кони добрые и разогнались от души! Раньше Рубежа не остановятся!
- Мне нельзя - испуганно заверещала Маняша, перекрывая грохот телеги. - Меня
мама дома ждет к вечеру!
- Да не боись! У нас на заставе парни хорошие, не обидят. Они меня боятся. А то
еще может телега раньше развалится.
Маняша в ужасе замолчала и лишь глядела вперед круглыми глазами. Илья, которого
тоже захватила бешеная скорость начал подпевать Бурку: "И налетев с поворота по
медноблистающим дружно! Вставшим рядами врагам копья гремящие бросит! Юный
воитель с щитом меднокованным крепким!" Добрыня обернулся к Илье и проорал:
- Лук зря не взяли! Я уже стоять приноровился!
- А мне и так хорошо! - отозвался спереди Алеша, перехватывая попутчиц
поудобнее.
Илья мог бы поклясться, что услышал дружное тройное хихиканье. Впереди на
почему-то резко ставшей пустынной дороги показалась черная точка.
- Побереги-и-иго-гогось! - заревел из пыли Бурко, и вдруг осекся.
Серко и Ворон как-то внезапно перешли на рысь. Илья вглядывался вперед, но из-за
поднявшихся клубов ничего видно не было. Кони перешли на шаг. Муромец вдруг
понял, что Бурко с кем-то говорит, причем, судя по ноющему тону, оправдывается.
Догадка одновременно обрушилась на друзей. Алешка резко убрал руки за спину,
Илья осторожно посадил Маняшу рядом, а Добрыня встал смирно и принялся
старательно разглядывать ладони. Пыль опускалась, кони встали. Из клубов
показался странно склонивший голову Бурко, рядом шел, держа коня за ухо...
- Отец Серафим, - выдохнул Илья.
Подскакавший было сзади Казарин резко развернулся и помчался обратно к Киеву.
- Ах ты скотина четвероногая, - выговаривал поп коню. - Ты что творишь? По
дорогам людей топчешь, девок воруешь? Илья надоумил или сам сподобился?
С отцом Серафимом у Бурка отношения были сложные, хотя, в общем добрые. Сперва
священник считал, что говорящий конь одержим бесом, но когда Бурко позволил
окропить себя святой водой (да еще немало выдул так, ловко сунув в ведро морду)
и, не моргнув глазом, стоял, пока тот осенял его крестным знамением и окуривал
ладаном, отец Серафим смирился и сказал, что пути Господни неисповедимы и чудеса
являлись раньше, являются и сейчас. Окончательно он принял Бурка, когда на
память надиктовал ему из Аристотеля и сказал, что читал "Апокалипсис", хотя и
ничего не понял. Иногда конь приходил к священнику на двор и подолгу с ним
беседовал, хотя и сильно робел отца Серафима. Когда же буйная серафимова паства
в очередной раз учиняла какую-нибудь молодецкую пакость, маленький поп в сердцах
говорил: "Один среди вас человек - да и тот конь."
Сейчас отец Серафим дергал коня за ухо, а тот скуляще оправдывался:
- Да что, вы, отец Серафим! Я же ни сном ни духом! Они сами все! Я им "Илиаду"
Гомера преславного читал, а Казарин говорит: "А давайте на телеге попробуем". И
девку я не воровал - я ее из под копыт спас. Ой, ухо больно!
Поп отпустил коня и медленно подошел к телеге. Девчонки как мыши спрятались за
спины понурившихся богатырей.
- Что ми шумит, что ми гремит, столь рано пред зорями? - ядовито начал
священник. - То не печенези поганые на Киев налетели, не варязи буйныя на Днепре
ратятся. То гуляют мои чада любимые, Илюшенка, да Добрынюшка, да Алешенька. Не
на борзых конях в чистом поле поскакивают, но гоняют на телеге ломаной по Киеву,
девок красных хватают да лавки на торгу переворачивают. И откуда же печенегам
под КИевом взятися - небось сами убежали к морю Хвалынскому, когда тут такие
звери со скуки бесятся!
- Отец Серафим, мы нечаянно, - пробормотал Алеша. - Мы хотели медленно сперва, а
она под горку как пошла...
- мы проверить хотели, сноровисто ли так воевать, - начал объяснять Добрыня. - А
девки просто случайно подвернулись, мы их из под колес выдернули.
- Что-то ни одного мужика вы из под колес, я смотрю, не достали! - сердито
ответил священник.
- Мой грех, - решил взять на себя вину Илья. - Это все дурость моя и
скверноумие. А девок мы правда случайно подхватили, правда, Маняша?
Маняша испуганно закивала.
- Тьфу. Ну что с вами делать теперь?
- Отче, прости! - богатыри попрыгали с телеги и бухнулись священнику в ноги.
Бурко подумал немного, и тоже опустился передними ногами на колени.
- Не пришибли никого?
- Нет, - твердо ответил Алеша. - Я смотрел. Ну, кого может в Днепр с возом
скинули, кого с лавкой перевернули, но насмерть нарочно никого не придавили.
- Отче Серафиме, прости, - прогудел Илья, избегая смотреть попу в глаза.
- Все что порушили людям возместите, - строго сказа отец Серафим.
- Мы возместим! - радостно заголосил Алеша. - Мы... Да! У нас еще с прошлого
года, как на хиновей ходили добыча не пропита!
- Мы же на нее церковь поставить обещали! - толкнул Алешу в бок Добрыня.
- Церковь мы с печенежской добычи поставим, - решительно сказал Илья.
- Так мы же ее еще с ребятами не подуванили, - удивился Добрыня
- Сейчас все людям возместим, быстро на Заставу метнемся и подуваним, -
подытожил Илья и робко посмотрел на отца Серафима.
- Эх вы, головорезы, - покачал головой священник. - ладно, идите в город,
просите у людей прощенья.
Богатыри весело побежали к коням.
- Пешком идите! - прикрикнул отец Серафим. - на конях я девиц по домам развезу.
НЕ доверяю я вам.
- Да мы бы и сами, отвезли, честно. - неубедительно возмутился Алеша и осекся,
когда поп показал ему маленький сухой кулак. - Да я что, я ничего.
Богатыри медленно побрели по дороге к Киеву.
- Эй, - донеслось из-за спины. - Чтобы когда я в Киев приду - все уже поправили.
Илья вздохнул и припустил бегом.
И,до кучи.
Обещанного три года ждут. Третья часть богатырского эпоса.
Музыка народная, слова - мои.
Сразу предупреждаю, все претензии типа: "Не смешно, мало порно, неисторично,
неинтересно" отметаются с порога специально опоганенной метлой. Герои -
былинные, а не историчные, Владимир - это не Владимир Святославич, Апраксия - не
Анна, а Киев - не столица государства Украина.
Особо теплые пожелания адептам патриотства, пропагандизма и
с-понтом-истинного-крестопомавания: ребята, вы уже фьючерсно посланы пешком,
ваши комментарии будут распечатываться на мягкой бумаге и применяться с
максимальной пользой.
Итак, третья часть (будет еще четвертая, и, видимо, пятая). Прошу прощения за
очепятки.
Нельзя сказать, что все затеи Бурка были такими же разрушительными. Прочитав
впервые (в подлиннике), трактат китайского военного мужика Сунь Цзы (отец
Серафим долго плевался от похабного имени), четвероногий стратег загорелся
учинить в Киеве соглядатайную службу. Но здесь его не понял даже Илья. Месяц
Бурко растолковывал другу значение десяти видов шпионов, рисовал копытом на
песке стрелочки, показывая, как один шпион обманывает другого, чтобы тем
перехитрить третьего и в результате заманить вражеское войско в засаду. Илья
чесал в затылке и смотрел на кгня оловянными глазами, пока Бурко не начинал
ржать и прыгать на стрелочках всеми четырьмя копытами. Первая разведка
богатырской заставы, имевшая целью наблюдать за печенегами на порогах Днепра,
кончилась срамотой. Заскучавшие разведчики, Михайло Казарин и Самсон-богатырь,
погромили становище, за которым должны были соглядать, и потом неделю утекали к
заставе с добычей, преследуемые озверевшей от такого коварства ордой. За месяц
до того Владимир заключил со степняками мир на десять лет и ханы, доскакав до
заставы, не столько лезли в драку, сколько стыдили богатырей за вероломство. В
те поры Добрыни на заставе не случилося, отпросился змееборец в Киев к жене, и
разрешать конфликт пришлось самому Илье. Говорить красно, как Добрыня, Муромец
не умел, порубить поганых было как-то не с руки, все же насвинячили вроде свои,
поэтому надавав "разведчикам" по головам, Илья отобрал у них добычу, добавил из
войсковой казны и поехал к степнякам мириться.
- Ты, Илья, плохой воевода, нечестный! - кричал с безопасного расстояния самый
старый и уважаемый хан Обломай. - Мы с твоим Владимиром хлеб ломали, молоко
кобылье пили, грамоты крепкие пос... поп... подписывали! А твои батуры мое
становище погромили! Мы писали - войны нет, а твои батуры мои юрты повоевали.
- Ты это, Обломай, не шуми, - рассудительно крикнул Илья. - Ты лучше сюда езжай,
чего мы кричать-то будем!
- Я приеду, а ты меня порубишь, да? Очень умный, да?
- Не порублю, у нас же мир подписан. Или ты сам войну начать хочешь?
Обломай только рот открыл от такой наглости
- Ты не только нечестный, ты и бестыжий еще! Твои батуры уже войну начали.
- Вот ты шумишь, шумишь, а не понимаешь, - продолжал с умным видом орать за два
перестрела киевский воевода. - То и не война никакая была, а разведка! А про
разведку грамот никаких не было.
Ошарашенные ханы переглянулись. Самый молодой, Таракан. набравшись храбрости
крикнул:
- А какая разница-то, война или разведка?
- Ну ты сам посуди, - надсаживался Илья. - Когда собираешь войско, с посвистомс
налетаешь, дома там, или юрты жжешь, девок, или мужиков, кому как, угоняешь -
это война. А когда собираешь войско, тихо подкрадываешься, дома, или опять же
юрты палишь, девок, ну, или, кому нужда есть, мужиков... Это разведка. Понял?
Ханы, с совершенно обалдевшим уже видом смотрели, как конь богатыря повернул
голову и начал почти членораздельно что-то ржать хозяину в лицо.
- Бурко, заткнись, - прошипел Муромец. - Ты мне переговоры сорвешь.
- Я тебе сейчас кое-чего другое сорву, - с визгом ярился конь. - Я тебе для
этого Сунь Цзы премудрого читал? Это, по-твоему, разведка? Скотина ты, а не
богатырь!
- Сунь Цзы - китаец, а мы на Руси. У нас и разведка своя. Это будет, вроде как,
разведка боем. А теперь молчи, видишь, они уже сюда едут.
Заинтересованные ханы быстренько организовали небольшой курултай и,
договорившись, отправили Таракана и Обломая расспрашивать о новом многообщающем
способе международных отношений.
- Ты это, Илья, умные вещи говоришь, - заискивающе улыбнулся Таракан. - Значит
если я свою орду соберу, через Рось ночью прокрадусь, дома пожгу, девок...
поразведаю... - он мечтательно улыбнулся. - То это вроде как и по договору все
будет?
- Конечно по договору, - расплылся в ответной улыбке Илья. - Только если я тебя
при этом на бродах ночью поймаю, то, не обессудь, разведывать тебя будем
- А... - слегка помрачнел Таракан. - Тогда я не через Рось в разведку пойду, а
через...
- Ты, Илья, лучше вот что мне скажи, - перебил Таракана Обломай. - А если мы еще
одну грамоту с твоим Владимиром пос... поп... подпишем, чтобы и разведки не
было, а? А то у меня жены, дети, деи детей, дети жен... Только думал поспокойней
поживем, а тут...
- Хороший вопрос, - задумался Илья. - Только тут ведь вот какое дело: этих
разведок да соглядатаев всяких столько, что Владимир их всех и не упомнит,
что-то да забудет прописать. И как тогда быть? - богатырь со вздохом покачал
головой.
- А ты их упомнишь? - с надеждой спроил Обломай
- Да я-то упомню - богатырь посмотрел скучающе в небо. - ТОлько ведь мое дело
маленькое, я, грамоты не подписываю, в палаты к князю не вхож...
Богатырский конь заржал как-то особенно оскорбительно.
- А мы попросим, чтобы и тебя позвали, сильно попросим, - загорячился старый
хан.
- Уж и не знаю, - теперь Илья глядел на курган за спиной у хана, - Хлопотоно это
все же...
Обломай ухватил Муромца за локоть и встав на стременах зашептал в богатырское
ухо:
- Так мы же не за так похлопотать просим, а? Чего хочешь, коней, таньга, хочешь,
- хан сощурился. - жен пришлем?
Ханам показалось, что в ржании русского коня проскочили хихикающие нотки.
- Жен не надо. - твердо сказал Илья. - В общем, давайте так: добычу мы вам
вернем, ну и за ущерб добавим. Насчет разведок я у князя похлопочу. Но чтобы и
вы об этом обо всем помалкивали и через Рось или Днепр - ни-ни. Поймаем... - он
посмотрел на Таракана, - И девки кое-кому без надобности будут.
Ханы поспешили согласиться. Случай был улажен и до князя известия не дошли, но
Бурко неделю изводил Илью ворчанием и насмешками. Плюнув на богатырей, Бурко
организовал разведку среди диких коней. Месяц он, как дурной носился по степям,
являясь раз в неделю поспать спокойно в стойле, но зато уж докладываться ему
обязались не только дикие днепровские тарпаны, но и кое-какие печенежские
лошадки. Самым ценным своим соглядатаем Бурко считал Ёктыгдыка. Тот был третьим
заводным конем у самого Обломая и ведал немало. Раз в месяц Бурко отпрашивался у
Ильи и отправлялся на пару дней погулять по степи, порасспрашивать своих
лазутчиков, чтобы потом доложить хозяину. Даже несмотря на то, что Илья сидел в
порубе, первым новости о степных делах узнавал всегда он.
...
- Так что я натворил-то вчера? - снова спросил богатырь
Бурко повернул тяжелую голову и искоса посмотрел на друга одним глазом:
- Так-таки и не помнишь?
- Не-а, - вздохнул Илья.
- Ну и не надо тебе об этом помнить, - поставил точку конь. - Ты вроде хотел
знать, что в Степи деется?
- Ну?
- Погано в Степи, - вздохнул четвероногий стратег. - Ёктыгдык говорил - коней с
пастбищ в табуны сгоняют, когда я уходил, его как раз арканили...
- Мо... Моли.. Мобилизация, - выговорил Илья мудреное нерусское слово.
- Угу.
Друзья помолчали.
- И кто сейчас в Киеве из войска?
- Да почитай никто, - тряхнул гривой Бурко. - Старшей дружины половина
разошлась, с Южного Рубежа опять в Новгород подались.
- А варяги?
- Сигурт и Фругурт в Царьград ушли.
- Так им же Владимир вроде землю даже дал?
- Фругурт сказал: раз уж первого мужа в королевстве в погреб посадили, то их и
подавно. А в Царьграде у базилевса и золота, и оружия набрать за службу...
- Ну а наши?
- Богатыри? - конь посмотрел в сторону.
- Ну, говори уж...
- Застава открыта. Все к порогам ушли.
- Ну-ка, ну-ка, - Илья ухватил друга за шею и развернул мордой к себе. -
Досказывай.
_ А чего досказывать? Встали на порогах, купцов, что из варяг в греки и
обратно... Досматривают.
- Что значит "досматривают"? - севшим голосом спросил Илья? - ГРабят, что ли?
- Ну, не совсем, - досадливо протянул Бурко. - Говорят, что десятину забирают,
ну и пошлину берут. Князю с той пошлины - шиш, а второй раз он брать побаивается
- тогда совсем в Киев ходить перестанут.
- Ну, докатились. - Илья встал и принялся ходит из угла в угол. - Богатыри
поборами занялись?!!! Ну, на славу ты меня посадил, князюшка, на добро.
Звездило, еду оставть и вали отсюда!
Бедный стражник, услышав богатырский рык, выронил мешок и присел в дверях.
- Ты сам-то хорош! - оборвал Бурко. - Звездило, оставь мешок, возьми у меня в
переметной суме деньги, сколько надобно, и иди уж. Мы о своем тут поговорим.
Звездло торопливо поклонился и задом вышмыгнул из погреба.
- Невелика доблесть стражу шугать, - укорил друга конь. - А уж грабить ее - и
подавно.
- Не, ну а чего он, - с некоторым смущением посмотрел в угол богатырь.
- Того, - отрезал Бурко. - Распустился ты здесь совсем. Ну ничего, теперь тебя
подтянут. Печенеги неспокойны, это и ежу ясно. От купцов я слышал, появился у
них новый хан, кличут Калин. Ёктыгдык говорил, Обломай от него стоном стонет.
Калин всю степь под себя подгреб, кто противостоял - в пыль стер. Таракана на
кол насадил за непокорство. И теперь у него под рукой - шесть или семь тем.
Илья присвистнул:
- Такую ораву долго на одном месте не продержишь...
- То-то и оно. И куда, как ты думаешь, он ее двинет?
- Может, на Царьград? - неуверенно спросил Илья.
- Может и на Царьград. Только если он ее на ромеев поведет, Владимир так и так
ему в спину ударит, не зря на императорской сестре женат. На Сурож ему тоже идти
не с руки. нет, по всему видно, первым делом он на Русь побежит.
- А у нас Поросье открыто...
- Ага. Я вот что думаю. Не сегодня-завтра Владимир тебя из поруба выпустит. Без
богатырей и войска Киеву - труба архангельская. А войско и богатыри - это ты.
Хоть ты и пьяница и буян...
- Вот спасибо, родимый...
- Нечего рожу воротить, или не прав я? Да не в том дело. Ты сейчас его
единственная надежа, так что в порубе тебе больше не сидеть.
- Еще пойду ли я на свет божий.
Бурко только рот открыл, не зная, что ответить. Илья же, зло прищурившись,
продолжал:
- Пусть буян, пусть пьяница. От моего буянство никто убит не был!
- Так то потому что разбегались все!
- Пусть так, зато я за ними не гнался. Пусть пьяница, да только видит Бог и ты
сам помнишь, бывало у нас сутками маковой росинки во рту не было. Я ли за него
на Рубеже не стоял? Я ли ему языки неверные не корил? За данью не ездил? Через
совесть свою не переступал?
Илья уже ревел так, что каменные стены дрожали.
- Ну сбил я пару маковок, сказал два-три слова охальных! Что с того! Позвал бы
меня пред очи, я бы ему повинился! Так он Добрыню послал меня привести! Он
дурак, думал, что Добрыня меня удержит, когда в погреба кидать будут. А на
Никитиче на самом лица не было, когда князюшка волю свою высокую изрекал! Да
я... Я бы ему дворец по камню, по бревну бы раскатал, если бы не клятва
богатырская! Я ему, дубина муромская, крест на верность целовал, что руки на его
княжое величие не подниму! А он меня - в поруб! Как татя позорного! Меня,
первого богатыря русского!
- Слышал бы тебя отец Серафим сейчас, - тихо сказал Бурко.
Илья запнулся, глаза, налитые дурной кровью стали осмысленнее. Он тряхнул
головой.
- Нет, Бурко, велика моя обида и не пойду я к нему на службу опять. Зря ты мне
вести эти принес, лучше иди, Владимиру их передай. Пусть своим великородным
разумением с печенегами разбирается. Я ему не богатырь боле. А и ты... Свободен
ты, иди куда хочешь. Повозил ты меня, поратоборствовал - поживи для себя. Не
пропадешь, а то иди в Карачарово, к батюшке моему. Будешь сыт, в тепле, кобыл
тебе со всей муромщины водить будут. А мне и здесь хорошо.
Илья лег на топчан и закинул руки за голову. Затем отвернулся к стене и глухо,
как со дна колодца, донеслось до коня:
- Что стоишь? Иди. Другого ничего не скажу.
Бурко искоса посморел на друга, толкнул копытом дверь. Уже на пороге обернулся:
- Дурак ты, Илья, и всегда дурак был. Ты, может, Владимиру и не слуга, но я тебе
пока еще конь. И ты - мой богатырь. Свидимся.
Илья молчал, глядел в стену. Бурко перешагнул через порог. Надо было и впрямь
предупредить князя.
***
Илья не заметил, как прошли три дня. Еды, принесенной стражником, хватало,
хмельного почему-то не хотелось. Уходя, Бурко забыл забрать книги, и богатырь,
удивляясь сам себе, вдруг заметил, что трактаты, записанные неумелым писцом на
плохом пергаменте, стали ему интересны. Читая о старых делах из других земель,
он забывал о печенегах, Владимире, о разлуке с другом. К тому же чтение
отвлекало от навязчивых мыслей, что он, русский богатырь Илья Иванович, в
сущности, и впрямь дурак, если не сказать чего похуже. На четвертый день за
дверью послышалась какая-то возня. Слышались звон ключей, лебезение Звездилы, да
чей-то молодой, боярски порыкивающий бас. Наконец, дверь отворилась и в погреб
шагнул молодой высокий воин в узорном плаще поверх греческой брони. В левой руке
воин держал островерхий шлем с варяжским наглазьем, правой приглаживал русые
волосы. Илья, оторвавшись от хвастливых, но дельных самозаписей древнего ромея
Юли Цезаря, с интересом посмотрел на вошедшего. "Старшая дружина", - решил про
себя богатырь, прикинув, сколько стоит доспех и меч с золоченой рукоятью.
"Только что ж он так молод-то, двадцати два-двадцать три разве что. Что-то
мельчает народ у Владимира". Впрочем, судя по длинному шраму над левой бровью да
загару, в Степи парень побывать успел.
- Ты будешь Илья, Иванов сын, богатырь из Мурома? - глядя в сторону высокомерно
спросил воин
Голос у воина почти не дрожал, а поза была донельзя гордой. Звездило из-за спины
гостя развел руками, дескать, извини, Илья, это не я, это он сам такой.
- Ну я, - согласился Илья, возвращаясь к описанию поимки крамольника
Венцингеторикса.
- Князь тебя требует, собирайся не медля, - воин осторожно зыркнул в сторону
узника и снова уперся львиным взором в противоположную стену.
- Ишь ты, - заметил Илья, переворачивая страницу. Венцингеторикса было жалко.
- Ты что, смерд, не слышал! - завопил, слегка дав петуха, дружинник,
поворачиваясь к богатырю так, что плащ, взлетев, мазнул по стенам.
- С одежей аккуратней, стены известью побелены, - заметил Илья, не отрываясь от
книги. Бедному галлу приходилось туго не столько из-за ромеев, сколько из-за
собственных дурных гридней.
- Ты! - парень подскочил к топчану и схватил богатыря за рубаху на плече.
Илья со вздохом закрыл книгу и аккуратно, двумя пальцами снял дружинную длань с
тела. Парень отскочил , шипя и принялся тереть запястье, а Илья, крякнув,
принялся вставать. Три года назад Звездило, увидев впервые встающего с топчана
нового узника, испугался до того, что замочил порты... Медленно поднялись
богатырские плечи, затем воздвигся могучий торс. Топчан из половины цельного
дуба скрипнул. Повернувшись, Муромец поставил на пол сперва одну, потом другую
босую ступню, пошевелил заскорузлыми, как корни дуба пальцами на ногах, из под
пальцев посыпалась каменная труха. Размеренно поднялся, чуть нагнув голову, хотя
до потолка было еще два вершка... Дружинник уже давно вжался спиной в стену и
елозил по ней, пытаясь лопатками нащупать выход.
- Дверь-то - вон она, - богатырь расчетливо вытянул указующую руку с закатанным
рукавом.
Воин пискнул и схватился за рукоять меча.
- А ты еще вынь его, - задушевно посоветовал Илья, хрустнув слегка плечами.
Внезапно стало противно. Вот и впрямь доблесть для первого богатыря - пугать
дурного мальчишку, которому богатый отец сумел сброю справить.
- Ты это, садись, - Муромец виновато кивнул на сундук. - Только осторожно, книги
сдвинь.
Дружинник сел, глядя на "смерда" круглыми мышиными глазами.
- Тебя как зовут-то? - ласково спросил богатырь.
- Сбб... Сыбб... Сбыслав, - выдавил парень.
- А кой тебе годок? - продолжал Илья
- Двадцать три минуло... - чуть приободрился Сбыслав.
- А уже в старшей дружине, поди ж ты, - вздохнул Илья. - Что-то быстро сейчас у
князя люди растут. И много там вас таких?
- Так ведь прежние мужи по домам пошли! - запальчиво крикнул, забыв про страх,
молодой воин. - Словене в Новгород вернулись, а иные в Полоцк! А богатыри - те
вообще...
- Знаю про богатырей, - оборвал Илья. - Только раньше за такой уход Владимир
головы бы снимал, а теперь?
- Так попробуй им сними, - понурился парень. - Там вои бывалые, нам с ними не
равняться...
- А кто Рубеж сейчас держит?
- А мы и держим, - пожал плечами дружинник. - Только получается не очень. А если
это правда, про нового царя, то...
- Это-то правда, - Илья задумчиво посмотрел в потолок. _ Эх ты, и варягов в
Киеве нет?
- Нет, уж год, как в Царьград ушли.
- Ты вот что, - Муромец похлопал Сбыслава. - Впредь, к людям войдя, поклон
сперва клади по писанному, да речь веди по учному, да "смердами" не бросайся.
Лучше пахарю вежливое слово сказать, чем за похабный язык головы лишиться. Это
ты еще Микулу Селяниновича не видел - тот вообще на вид холоп холопом. А князю
передай - пусть сам приходит. Много мне с ним о чем поговорить есть.
- Да как...- парень аж задохнулся. - Князь же!
- Ты смотри, - недобро усмехнулся Илья. - уже ты на него и глянуть не смеешь.
Запомни, это его только кличут солнышком, а так он - человек, как ты или я.
Просто князь, а мы - богатыри его. С нами он за одним столом сидел, мы с ним
вместе думу думали, если, конечно, в том нужда была. Иди и не трясись. Говори с
ним вежественно, но хоть он господин, да ты ему - не раб, а витязь.
Парень подхватился с сундука, поднял шлем, отряхнул плащ и, торопливо
поклонившись, кинулся к выходу. Уже в дверях обернулся и так поглядел на Илью,
что того аж передернуло. Сбыслав смотрел на богатыря, как борзой пес на любимого
хозяина, только что хвостом не вилял. Муромец, давно не имевший дело с молодой
порослью успел уже отвыкнуть от таких взглядов, и на сердце потеплело. Дверь за
дружинником закрылась и Илья снова улегся на топчан, раскрыв Юлю на заложенном
месте. Прочитал пару страниц, закрыл книгу и начал смотреть в потолок. Зачем он
позвал князя, если решил из поруба не выходить? Оно, конечно, гордый Владимир
скорее прикажет его здесь песком засыпать, чем сам придет просить вернуться, да
только все равно как то не так выходило - перед Бурком рыкал и рубаху рвал, а
стоило пацану появится и глупостей наговорить, как дал слабину. Да в пацане,
похоже, и дело. Илья снова сел и яростно заскреб пятерней затылок. Таким как
Сбыслав Рубеж не удержать и Киева не оборонить. Он встал и заходил по погребу,
как лютый зверь по клетке, что видел в зверинце у князя. Семь тем! до сей поры
больше одной сразу печенеги не собирали. Да и то каждое лето резня шла по всему
Рубежу, на валах и в Поросье сшибались ватаги степняков и отряды мужей и отроков
из крепостей и замков, что ставил Владимир, преграждая путь на Русь. На то и
стояла богатырская заситава, чтобы по трое-четверо затыкать дыры, выходя один на
сотню, а двое - на тысячу. А теперь ни богатырей, ни мужей, варяги, что раньше
летали на ладьях по Днепру, высаживаясь глубоко в степи и наводя ужас на
становища, ушли к императору и черта с два их оттуда вызовешь. В Царьграде и
деньги не те, и, как говорил Сигурд, почета больше. Илья ударил кулаком по
стене, на три пальца вдавив камень в землю. За дверью Звездило подпрыгнул и
перекрестился - похоже могучий узник опять был сильно не в духе. Внезапно от
входа в темницу донеслись начальственные голоса, послышался топот хороших, на
толстой коже сапог. Холодея, стражник поспешил навстречу и нос к носу столкнулся
с Владимиром. За спиной князя теснились бояре и гридни, хватали за рукава,
уговаривая не лезть к дурному Илье первым, князь отрыкивался, рвал шубу и глядел
грозно. Звездило повалился Владимиру в ноги, ловя край шубы. С трудом поймав,
крепко, взасас поцеловал заюгорских соболей и лишь тогда осмелился глянуть
вверх. Князь брезгливо тянул полу и смотрел уже не страшно а досадливо.
- Где он? - спросил Владимир, глядя в глаза стражнику.
Не в силах ответить, Звездило показал пальцем через плечо. Властелин Руси
уставился на крепкую дубовую дверь. Дверь выглядела так, словно ее не раз
вышибали изнутри, причем зачастую вместе с косяком. Косяк, похоже, сперва
чинили, а потом плюнули, и теперь просто закрепили, чтобы не падал. Тем не
менее, на двери висел огромный бронзовый замок немецкой работы.
- Княжий погреб, а? - горько обратился к свите князь. - Мышь проскользнуть не
должна!
- Так ведь князь-батюшка, - заскулил стражник, спина которого привычно заныла в
ожидании батогов. - То мышь! Мышь и не проскочит, для того двух котов держим! А
Илью Ивановича, его разве запрешь? Еще наше счастье, что редко побуянить
выходит!
Князь присмотрелся к толстому гридню.
- Это он тебя? - ткнул пальцем в синяк.
- Он, он, Красно Солнышко, - радостно закивал Звездило. - Слава Богу, Илья
Иванович, он по природе не злой! Это он ненарочно, пьяный зацепил.
- Кабы нарочно, не говорил бы то со мной сейчас, - пробормотал Владимир. - А
сейчас как, трезвый?
В голосе князя едва уловимо проскочила опасливость
- Да он редко пьет, все больше книги читает да силушку копит, гумнозием каким-то
занимается, - вступился за подопечного стражник.
- Ну, пойду я, - решительно кивнул Владимир и шагнул к порушенной двери.
- Княже, не ходи! - боярин Вышата грузно бухнулся перед князем на колени, метя
бородой пол. - Ну как он на твое величие руку свою поднимет - на кого ты нас
покидаешь?
- Да тебе-то только радости будет, - зло усмехнулся князь. - Нет, на меня он и
пьяный не замахнется. А ну, с дороги!
Что-то в голосе Владимира заставило Вышату на карачках отползти в угол.
- Открывай!
Звездило торопливо снял с пояса связку ключей и дрожащими руками отпер замок.
- Ну, кого там черт несет? - донеслось из-за двери.
Князь обернулся к гридням, те дружно, как один, замотали головами. Владимир
махнул рукой и, придерживая полы золотой византийской тоги, шагнул внутрь. Свита
гурьбой ввалилась за повелителем.
Звездило, выглянув из-за спины дружинника, снова перекрестился и вжал голову в
плечи. Князь и богатырь, набычившись, стояли друг против друга. Чудовищно
широкий, нелюдской мощи мужик в белых портах и рубахе, нависал над Владимиром,
хотя тот и был в высокой княжеской шапке ромейской работы. Бояре затаили
дыхание.
- Ну, здравствуй, княже, - прогудел Илья. - Почто к узнику пожаловал? Али дело
какое? Три года носа не казал, а тут и сам пришел, и холопов с собой притащил, -
богатырь недобро скосил глаза на свиту.
- По делу, - отрывисто сказал Владимир.
- А этих, толстобрюхих, зачем привел? Без них дела не решаешь? Или для обороны?
- Илья откровенно издевался над Владимиром.
Князь стиснул зубы, процедил:
- То свита, ближние мужи мои.
- Гумно это, а не мужи, - вздохнул богатырь. - Подними я на тебя руку - ни один
не вступится, все окарачь поползут. Мужей ты, княже, сам разогнал, потому как
мужи, они не черви, снизу на тебя глядеть не станут.
- А ты подними, - закипая, ответил князь, - Тогда и посмотрим! А поползут - я и
сам еще мечом опоясан!
Он шагнул к богатырю.
- Тебе ли надо мной глумиться, Илья Иванович! Я - дурной князь? А ты - хороший
богатырь? От твоих непотребств тебя и заперли, так ты и в погребе буянил! А уж
то, что три дни тому выкинул, так я не поверил сперва, когда мне рассказали.
Илья чуть смутился:
- Ну выкинул... Сила-то гуляет, я не молод, но еще не старик. Ты садись, княже,
давай о деле говорить. Вон, на тот сундук.
- Ты как с князем разговариваешь, собака! - набрался смелости Вышата. - Я тебя!
Илья исподлобья глянул на боярина. Вышата подавился словами и шатнулся назад,
грузной тушей выдавливая остальных их погреба.
- Потому и не любил я твой двор, княже, что там таких боровов кособрюхих, что у
моего отца на заднем дворе в луже. О печенегах пришел говорить?
- Выйдите, - повернулся к боярам Владимир.
Бояре мялись
- ВЫЙДИТЕ, Я СКАЗАЛ! - тихо повторил князь.
Давя друг друга, ближние мужи выскочили из погреба и захлопнули дверь.
- О печенегах, - кивнул Владимир. - Бурко твой вчера опять в степь ходил, утром
вести принес. Собираются они. Калин на ВОронеже встал, к нему ханы идут. Силы -
видимо-невидимо. Что делать будем, Илья Иванович?
Последние слова князь произнес как-то робко, неуверенно.
- Что делать? - усмехнулся богатырь. - Ну я, положим, тут посижу. А вот что ты
будешь делать, княже? Кого на печенегов пошлешь? Вышату? Он Калину первый в ноги
поклонится. Сбыслава? Парень смелый, голову честно положит, да толку-то? Или
сам, может, вспомнишь, как тридцать лет назад ратоборствовал?
- А ты, стало быть, будешь на нас отсюда смотреть, так? За меня не бойся, я еще
не забыл, как на коня садиться. Ты мне вот что скажи, сколько обиду-то помнить
собираешься? Весь век? Христос велел прощать врагам своим.
- Добрый ты князь, зла не помнишь, особенно когда сам его творишь, - Илья встал,
прошелся по погребу. - Ничего-то ты, Владимир Стольнокиевский, не понял. Ты
думаешь, что тебя князем-то делает? Венец? Плащ золотой? серебро твое? Нет,
княже, того и у купцов хватает. Дружина тебя делала тем, кем ты был. пока у тебя
за столом тридцать богатырей садилось - был твой престол высоко! Да не умел
ценить. Говоришь, прощать велено? А ты хоть прощения-то просил?
- Мне у тебя прощения просить? - захрипел Владимир. - Великому Князю Земли
Русской у мужика муромского? Да ты от хмеля еще, я вижу, не отошел! Может в ноги
еще тебе поклониться?
- Это ты, князь, сам решай, - усмехнулся богатырь. - Подумай, повспоминай. Всех
вспоминай, княже! Сухмана вспомни, Дуная, Данилу Ловчанина...
Владимир побледнел, на лбу выступил пот:
- Нашел время...
- Другого времени у нас не будет, ни у тебя, ни у меня. Как надумаешь, дай мне
знать.
Князь хлопнул дверью так, что от косяка песок посыпался. Илья снова открыл
книгу, стараясь отогнать поганые мысли. Вроде и сделал все правильно, но на душе
стало только поганей. На ум пришли стихи поэта из далекой Чайной Земли:
Я лежу на поле у Ечэна
Варварской простреленный стрелою
В небесах могучий черный ворон
Не спеша кружится надо мною...
Стихи переложил несколько лет назад верный Бурко, искусник Алеша сложил на них
песню, и так она полюбилась заставе, что каждый тихий вечер, выпив меду, или
ромейского вина, застава встречая закат, орала со слезою в голосе:
Ты зачем кружишься черный ворон
Над сраженным воином Китая?
Хочешь мяса моего отведать?
А на юге матери рыдают...
Над просторами поднепровья неслась, бывало, ставшая своей уже песня:
Выну я стрелу из раны черной
Рану завяжу полой халата,
Что украшен алыми цветами,
И расшит драконами богато.
Незаметно для себя, Илья начал напевать богатырскую песню:
Скоро я уйду из Поднебесной
Стану горным духом нелюдимым
И тебя прошу я, черный ворон:
Мой халат снеси моей любимой.
Богатырь увлекся и стены уже дрожали от мощного голоса:
Расскажи, что зря она ночами
Мой халат шелками расшивала
Расшивала алыми цветами
И полы драконом украшала.
Не был верен я своей любимой.
Я нашел себе невесту лучше
На кровавом поле у Ечэна
Над рекою северной могучей.
Повстречал негаданно родную
Не бывало девушки прелестней.
Нам на ложе из мечей и копий
Стрелы пели свадебную песню...
Илья не заметил, как снова отворилась дверь погреба. Не шумели в это раз у
входа, не толпились.
- Хочу надеяться, Илиос, что ты встретишь другую невесту.
Песня оборвалась, Илья медленно, не веря, повернулся:
- Княгиня?
***
Никто из богатырей Рубежа не ходил с посольством в Корсунь, добывать Владимиру
супругу. В степи было неспокойно, ромеи, ладя избежать высокой чести породниться
с русским князем, наускькивали печнегов на Киев, в порубежье шла тихая, не
прекращающаяся ни на день война. В Киеве сыграли свадьбу, народ гулял неделю.
Степь пожелтела, потом укрылась снегом, а мира на границе все не было. Лишь
весной пришли послы от ханов, прося передышки. Поредевшие орды откочевали к
Итилю, порубежье зализывало свои раны. Впервые за полтора года Илья с крестовыми
братьями решился покинуть Заставу, что стояла всего-то в двух днях богатырского
скока от столицы. Не всякий проедет через весеннюю степь, когда буйный дух
лезущих из земли трав валит на лету птицу, когда пьяные от весны туры с ревом
скачут, сшибаются рогами, когда дикие тарпаны, в звериной радости от пришедшего
тепла и сытости с визгом гонятся за всадниками, чтобы сбив вместе с конем
разорвать того, кто покусился на лошадиную волю и того, кто эту волю предал.
Однако не было в степи зверей настолько глупых, чтобы заступать дорогу трем
русским богатырям, что торопятся домой. Вернее, были, конечно, но все давно
кончились. В Киев, как у богатырей водится, въезжали не через ворота, а махнули
прямо через стену. Вверх по спуску летели, загодя предупреждая-распугивая народ
молодецким свистом, от которого срывало ставни. На княжьем дворе гридни
шарахнулись по стенам, когда трое молодцов на галопе соскочили наземь,
придерживая могучих зверей под уздцы и бегом повели по двору, охолаживая после
бешеной скачки. Пробежав несколько кругов, Илья повел Бурка к коновязи, где на
почетном месте были врезаны в белый камень могучие стальные кольца. Расседлал,
обтер, почистил, осмотрел спину, затем ноги, копыта.
- Ты еще в пасть мне загляни, - ехидно заметил Бурко.
- Болтай себе, в следующий раз сам расседлываться будешь, - беззлобно ответил
Муромец и вытащил из переметной сумы огромный деревянный гребень
- Ты, что опять мне гриву в косы заплетешь? - В ужасе ржанул Бурко.
- А ты поупирайся, я девок кликну, они тебе еще и ленты вплетут.
Уладив Бурка, Илья хлопнул его по холке:
- Не скучай, я недолго. Князю доложусь, а потом пойдем, погуляем.
- Что делать-то будем? - спросил Бурко. - Напиваться что-то не хочется -
настроение не то.
- Так и не будем. То есть, сегодня не будем. По рядам походим, в гостям
заморским заглянем, книги для тебя новые посмотрим, а?
Бурко усмехнулся, показав два ряда жутких зубов, ткнулся мордой в плечо
богатырю.
- Лады. Вели мне только орехов в ясли засыпать, надоел овес.
- Все слышали? - повернулся Муромец к слугам.
- Так Илья Иванович, - робко начал самый смелый. - Где же мы весной орехов
достанем?
- То не мое дело, - отрезал Илья. - Скажите спасибо, что он изюму не попросил.
Добрыня и Алеша уже привязали своих зверей и ждали брата на крыльце. Илья снял
шелом, пригладил волосы, оправил замызганный выцветший плащ. Посмотрел на сбитые
сапоги, кое как зашитые порты, глянул на братьев. Добрыня выглядел не лучше,
хотя его лохмотья были побогаче. Только бабий насмешник Алешка ухитрился сберечь
где-то пару портов да вышитую рубаху. правда красные когда-то сапоги и у него
побурели до неузнаваемости, а поверх рубахи надет была духовитый кожаный
поддоспешный кафтан. Илья махнул рукой:
- Ладно, не с ярмарки едем, с границы.
Держа шелом в правой руке Илья шагнул в прохладу каменного терема. Из сеней
мышами прыснули служанки. Сквозь затянутые слюдой окна пробивалось достаточно
света и богатыри засмотрелись на дивные настенные росписи.
- Ишь ты, закончили, - улыбнулся Алеша. - Самсон мне гривну должен, говорил еще
год возиться будут.
- Красота, - шепотом сказал чувствительный Добрыня, разглядывая выложенного
цветным стеклом Архистратига во главе небесного воинства.
- Угу. - Илья придирчиво осмотрел доспехи и оружие архангела. - Все на месте,
все пригнано. Знающий человек делал.
- Да ты на лики посмотри, Илья! Словно светятся! На битву едут, а умиротворенны
и не гневны, но жалостливы...
- На то они и ангелы, - кивнул Муромец. - На тебя в бою посмотреть - обделаться
с непривычки можно. Глаза выкачены, борода торчком, пена изо рта хлещет, а уж
орешь ты такое - уши вянут.
- Да ну тебя, - отмахнулся Добрыня.
- Ты, Илья Иванович, себя со стороны не видел, - поддел старшего Алешка,
пристально разглядываю сцены адских мучений с голыми грешниками и грешницами. -
Вы когда с Бурком на двоих ругаться начинаете, вообще пожалеешь, что глухим не
родился.
- Что-то князя не видно, или не доложили ему? - поспешил перевести разговор
Илья.
- Князя нет в Киеве.
Братья дружно развернулись на незнакомый женский голос. Некоторое время все трое
смотрели молча, затем Илья вдруг почувствовал, что живот втягивается сам собой,
а грудь расправляется совсем уж в неимоверную ширь. Добрыня судорожно провел по
спутанной бороде рукою и одернул плащ так, чтобы не была видна дыра у колена.
Похабник Алеша длинно и многовосхищенно свистнул. Перед ними стояла молодая
женщина явно не русского облика и неописуемой красоты. Телом незнакомка была
необильна, волос имела черный, хотя из под убора почти не видный, кожу белую,
как снег, а глаза такие, что хотелось или спрятаться, или пойти совершить
какое-нибудь деяние - гору срыть, змЕю голыми руками шеи к хвосту привзяать или
дворец каменный за одну ночь построить.
- А-а-а-а... Э-э-э-э, - выразил общую мысль скорый на красное слово Добрыня.
- Я Апраксия, Киевская Княгиня, - с царственной простотой представилась женщина.
- Мы не встречались раньше, но, мне кажется, я могу назвать вас по именам. Ты,
несомненно, Илиос, глава росского войска, первый из катафрактов. Ты - Змееборец,
добрый по имени. Ты - Алексиос, повергший демона на крылатом коне. Муж мой много
о вас рассказывал.
- Ох, представляю, что князь про нас наговорил, - тихонько высказал общее
опасение Алеша.
Княгиня улыбнулась:
- Он рассказал достаточно, чтобы я могла радоваться нашей встрече. Мне, слабой
женщине, дано увидеть героев подобных воителям древней Эллады, тем, кто сокрушал
чудовищ, побеждал варваров и плавал в Колхиду за Золотым Руном...
Илья почувствовал, что сапоги волшебным образов отрываются от пола а грудь
распирает такой гордостью, что кольчуга трещит. Алешка смотрел на княгиню без
обычного похабства но с детским восхищением. Добрыня покраснел, побледнел, потом
махнул рукой:
- Да ладно, чудовищ, одного змея, в общем, только и побил. Да и то со второго
раза. Никита КОжемяка, в старые времена, говорят, такого вообще запряг...
- Да и Тугарина я только с Божьей помощью и осилил, да еще сподлил под конец
немножко, уж больно силен паскудник был, а мне тогда и двадцати не было...
- А в КОлхиду мы, если честно, не за руном плавали, - глядя в пол прогудел Илья.
- Там дело княжеское было, ну и на зипунишки подсобрать...
- Скромность украшает могучих мужей, а если это скромность доблестных, то
другого украшения и не надо, - еще ослепительней улыбнулась Апраксия. - Владимир
наблюдает за строительством церкви на другом берегу Донапра. Он обещал вернуться
к вечеру...
- Ну еще бы, тут только дурак к вечеру не вернется, вернее, к ночи, - не
удержался Алешка и немедленно заработал подзатыльник то Ильи и локтем в бок от
Добрыни.
Княгиня мило покраснела, закрылась покрывалом и засмеялась. Алеша, потирая
затылок, присоединился, потом захохотал Добрыня и, наконец, заржал и Илья,
чувствуя, как тает лед полутора лет войны.
- Будьте моими гостями, - отсмеявшись сказал княгиня.
Стол был накрыт в верхних палатах, братья с ходу набросились на еду. Княгиня,
деликатно скушав кусочек рябчика, и запив его вином с улыбкой смотрела, как
богатыри молотили все, до чего могли дотянуться.
- Я вижу, у вас на Заставе не едят до сыта.
- Да нет, почему, едим. Только раз на раз не приходится. Когда тихо - можно и
тура забить, рыбки половить. Когда степь озорует - на одной тюре сидим.
- Странно, мне казалось, что ваши крепости стоят цепью и в любом момент подвезти
припасы можно к каждой из них. Ведь если Рубеж можно рассечь и отрезать один
город от другого, теряется сама цель такого строительства.
Богатыри дружно перестали жевать и уставились на Апраксию. Речи та вела
совершенно не женские. Княгиня усмехнулась:
- не удивляйтесь, хорошая императрица должна хотя бы разбираться в делах своего
государства. Особенно если ее супруг правит не с трона в столице, а из седла, -
она зябко передернула плечами.
- А-а-а, - понимающе кивнул Илья. - ТОгда понятно. Только изволишь ли видеть,
Застава - это не крепость. Мы впереди Рубежа, прямо в степи стоим, да и не на
одном месте. Где тонко, туда и кочуем.
- То есть как, - удивилась Апраксия, - Без города, без стен? В чистом поле?
- Именно так, - кивнул Алеша. - А наши стены у нас на боку привешены, - он
хлопнул по рукояти широкого меча.
- То есть вы становитесь там, где ожидается натиск пацинаков?
- Изволь видеть, - Илья сгреб блюда с одного края стола, освобождая место.
- Вот это - Днепр, - он плеснул полосу вина по мраморной столешнице. - Это -
Рось, - вторая полоса, поменьше.
- Э-э-э, нет, тут Рось не так загибается, - поправил пальцем Алеша.
- Ты меня еще поучи!
- Не спорь, - вмешался Добрыня, - Тут Алеша прав. Города порубежные и крепости
есть на обоих берегах, - пампушки встали по обе стороны винной полосы.
- А застава наша, на левом берегу, на полдня пути от Днепра, - кусок
караваявстал далеко от пампушек. - Потому - мы богатыри, нас они, даже когда
ордой идут, десятой дорогой обходят.
- Интересно, - но если поставить крепости здесь и здесь...
Владимир вернулся, когда солнце уже садилось. Алеша спал на лавке, заботливо
укрытый медвежьей шкурой, Апраксия позволила не волочь его в гридницу. Добрыня и
Илья сидели, совершенно ошеломленные. Княгиня успела поговорить и о степной
жизни, и о семьях, о Царьграде, и о Киеве, о соборах и теремах построенных и
тех, что еще предстояло построить.
- Ну, я вижу, вы уже познакомились, - растерянно сказал князь.
Апраксия, оторвавшись от чертежа нового, в три этажа терема, который она обвела
по примеру Ильи хиосским вином на столешнице, радостно кинулась на шею мужу.
Богатыри, окончательно ошалевши от такой непривычной открытости семейной, дружно
уставились в потолок.
- Это удивительно, но они в точности такие, как ты описывал, - весело крикнула в
ухо мужу княигня и убежала во внутренние покои.
- И вот так каждый день, - с довольним видом пожаловался Владимир. - Сперва
боялся, что стар уже для такого, а теперь вроде привык. Рассказывайте, что там в
Порубежье.
- Да мы, княже, все уже твоей супруге рассказали, - усмехнулся Добрыня. - А
толковей ее и мужей поискать.
- Так что дело к ночи, - Илья ухмыльнулся уже совершенно по-Алешиному. - Чего мы
тебя держать заполночь будем?
- Идите, - махнул рукой князь.
Братья поклонились, Илья поднял на плечо спавшего мертвым сном Поповича. В
дверях Муромец обернулся.
- Княже, - негромко позвал он.
- Чего? - поднял голову от какой-то грамоты Владимир.
- Ты, княже, ее не обижай. Другой такой и в Руси, и в других землях еще
поискать. Я знаю, по миру поездил, баб разных видел.
- Да ты с князем разговариваешь! - не столько рассердился, сколько удивился
Владимир.
- Знаю, что с князем. Сам было дело, помнишь, в твоей милости забавах княжеских
поучаствовал, до сих пор отмолить не могу. А ее - не обижай. Это я от всей
заставы говорю...
Илья проснулся, когда солнце стояло уже высоко. Яркие лучи били сквозь решетку
прямо в лицо и борода от жара понемногу сворачивалась колечками. Он медленно
сел, опираясь на узкий топчан из половины векового дуба и мутными глазами
уставился на разбитые кувшины, судя по запаху, из под греческого вина. Голова не
то чтобы болела, но ощущалась как-то не на месте. Он со стоном спустил босые
ноги на кирпищщат пол. Во рту было гадко, как в печенежском становище после
молодецкого дружинного погрома. Начинался тысяча триста двадцать шестой день его
заточения.
Илья неловко встал, покачнулся, наступил на осколок кувшина. Бритвенно острый
осколок зеленого мутного стекла с жалобным писком сломался об ороговевшую
богатрыскую пятку. Илья крякнул, поднял ногу и осмотрел пятку. При этом он
совершенно случайнопринял стойку "Серый орел смотрит, что это налипло ему на
когти" школы "Маленького тяжелого кролика", о чем, конечно, не подозревал. Он
еще раз осмотрел камеру. Пол был завален черпками и осколками, на сундуке, в
котором хранились книги, что притаскивал ему Бурко, валялась нижняя женская
рубаха. Верхняя рубаха после недолгого осмотра обнаружилась на топчане. Илья
стал прикидывать, куда делась хозяйка одежды и как она шла по Киеву нагишом.
Затем он попытался припомнить, кто она была вообще и как оказалась в темнице, но
память отказывала. Он вздохнул, подошел к двери и наклонился к окошку:
- Звездило! Звездило, поди сюда!
В галерее было темно, на зов богатыря никто не отвечал. Илья понемногу начал
серчать:
- Звездило! ЗВЕЗДИЛО, НЕ БУДИ ВО МНЕ ЛЮТОГО ЗВЕРЯ! ПОДИ СЮДА, САБАКА КНЯЖЕСКАЯ.
Вдалеке зазвякало и послышался дрожащий голос:
- Иду, иду Ильюшенька. Иду, Солнце Земли Русской.
Дверь со скрипом отворилась и на пороге показался здоровый толстый мужик в
кольчуге и шлеме. На шлеме, аккурат над левым глазом красовалась свежая вмятина,
под правым глазом наливался грозовой синевой свежий фингал. Мужик слегка дрожал,
старался казаться меньше и избегал глядеть на Илью.
- Ты, Звездило, это - с виноватой досадой похлопал стражника по плечу Илья, -
прибери тут немного. Что-то я вчера малость притомился.
Стражник торопливо закивал и попятился было к двери, но тяжелая богатырская рука
по прежнему лежала у него на плече.
- Слышь, Звездило, - глядя в сторону пробормотал Илья, - Под глазом... Это я
тебя вчера?
- Нет Илюшенька, - облегченно замотал головой Звездило. - Это ты по шлему мне
вчера, - он указал на вмятину...
Илья облегченно вздохнул.
- Под глазом это ты мне сегодня, когда мы тебя на топчан укладывали.
- Эх ты, - удрученно крякнул богатырь. - Ну ты не серчай. Сам понимаешь. Я ведь
не со зла.
- Да я не серчаю, - жалко улыбнулся стражник.
- Ну ты давай, убирайся покуда, - кивнул Илья. - Я на двор пойду, промнусь
немного.
- Илюшенька! - возопил Звездило, падая на колени. - Не ходи! Христом Богом
прошу!
- Это почему еще? - изумился богатырь? - Что за беда мне с того будет?
- Тебе не будет, - зарыдал стражник, - Да князь там сейчас. Увидит - опять меня
выпороть велит, что недоглядел. И без того за твое вчерашнее изволили в зубы
дать.
- За какое вчерашнее? - осторожно спросил Илья.
- А ты что, ничего не помнишь? - с ужасом уставился на него Звездило
- Не-а, - помотал головой Илья. - Чтоя натворил-то?
- Ты иди, иди, - Звездило поднялся с колен и осторожно, под ручку нчала
выпроваживать Илью из поруба. - У меня там, ну знаешь где, рассольчик,
поправишься.
- Да что я делал-то? - обернулся подталкиваемый в спину Илья.
- Ничего, ничего, все хорошо. - звездило вытолкнул богатыря в коридор и
прихдлпнул дверь.
Голова болела по-прежнему и Илья прошел по низкому коридору к каморке стражника.
Нашарив за дверью жбан с рассолом, он вылил рассол в себя и чуть было не грохнул
по привычке посуду о стену. Покачав головой, Илья поставил жбан на место и снова
вышел в коридор. В камере возился Звездило, и, судя по чертыханиям, убирать он
будет еще долго. Илья поискал глазами на мощщеном полу два знакомых вбитых на
полвершка камня и с кряхтением встал на четвереньки, поставив на них руки.
- Ну, Бурко, маму твою лошадь пополам, - пробормотал богатырь и принялся
отжиматься.
Отжимания Бурко придумал через полгода после того, как Илью бросили в погреба
глубокие. Всю первую неделю Илья беспробудно пил и обижал стражников и
сопогребников. Троих за попытку назначить его каким-то петухом заобижал
насмерть. На восьмой день, когда совершенно синий Илья сидел на топчане и с
лютым лицом крошил в кулаке осколки последнего кувшина, Бурко с ноги распахнул
дверь и заорал:
- Все, хватит! Начинается новая жизнь.
Бурко рассудил так, что даже в погребе можно заняться чем-нибудь полезным. Для
начала он усадил богатыря учиться грамоте. Илья орал, угрожал прибить наглеца и
указывал на то, что богатырю грамоту знать невместно, хватит с них Добрыни и
Дюка Степановича. Но Бурко хладнокровно притаскивал все новые пергаменты и через
несколько месяцев Илья научился читать, не водя пальцем по строкам и даже писать
не меньше двадцати слов за час. Гусиные перья, правда, при этом уходили с
бешеной скоростью - увлекшись, Илюшенька совершенно нечувствительно списывал их
под корень, старательно выводя какую нибудь особо заковыристую буквицу. Дальше
пошла арифметика, потом неутомимый Бурко заставил богатыря выучить сперва
печенежский, потом греческий, потом фряжский языки. Обнаружив, что от сидячего
образа жизни богатырь неудержимо толстеет, хитроумный Бурко вычитал в какой-то
греческой книге про гимнасий и для Ильи начались черные дни. Особенно доставала
беготня по ходу между погребами. Ход был длиной в десять сажен и пробегать его
надлежало четыреста раз в оба конца. Потолок был узкий и первые три недели
богатырь то и дело выворачивал то головой то плечами камни из потолка и стен.
Постепенно, однако, привык и под конец бегал уже заковыристо: то с закрытыми
глазами, то спиной вперед, то читая книгу, а то неся в руках кружку с пивом,
выпить кою дозволялось только после пробежки. Еще Илья приседал, качал какой-то
пресс (что это такое он не знал, но живот, по прежнему немалый, стал как
каменный, так что Бурко, ударив в него ногой только одобрительно крякал) и
отжимался. Отжиматься Илье нравилось, потому что наводило на приятные мысли да и
вообще было полезно. Озадаченный Бурко, увидев, как его друг задумчиво
отжимается семисотый раз подряд усложнил задачу: теперь отжиматься было положено
на пальцах, каждый раз подпрыгивать на руках и ногах, как кот от выплеснутой
воды и выкрикивать что-нибудь заковыристое или читать что-нибудь на память.
Сперва богатырь матерился, но через месяц, проткнув случайно пальцем звездилов
шлем, опять вошел во вкус. Все же одно дело сломать бревно об колено, и совсем
другое расщепить его пальцами на лучины. Сегодня Муромец решил не бегать, дабы
не расплескать по коридору то, что съел вчера, поэтому за полчаса покончив с
отжиманиями, он решительно вернулся в погреб. Звездило как раз кончил вытирать
пол.
- О, молодец! - похвалил богатырь, осторожно похлопав стражника по плечу. -
Слушай тут такое дело. Сегодня Бурко в Киев возвращается...
При этих словах Звездило просветлел с лица и не сумел скрыть неимоверного
облегчения. Друг Муромца, помимо отца Серафима, был единственным, кто мог
держать богатыря в узде. Без его благотворного влияния Илья распускался
совершенно, гонял стражников за вином и девками, а мог и как вчера учудить...
- ...так что быстренько сбегай на Житний торг, купи винца, мяса жареного,
орешков, ягодки этой сморщеной, изюм которая называется, давай, одна нога здесь,
другая там.
Словно туча скрыла солнышко на лице бедного Звездилы и он сдавленно просипел:
- Илюшенька, а деньги?
- Деньги?
Илья задумался. Да, конечно, деньги... Но тут перед внутренним взором его встала
сухонькая фигура отца Серафима и его тихий, но яростный голос: "Смиряй себя", -
грозил ему пальцем священник. Маленького попа, окормлявшего дружину, богатыри
уважали и боялись. Илья вздохнул:
- Да нет, Звездило, спасибо. На что они мне тут, в порубе. Не надо денег.
Звездило всхлипнул что-то неразборчивое и, пятясь, вышел из поруба. Илья открыл
сундук, на который Звездило аккуратно сложил женские рубашки (их, почему-то
оказалось уже три) и достал увесистый свиток. Перед тем, как уехать в степь по
делам дружинным Бурко велел прочитать ему мудреное переложение какой-то военной
книжки из земли китайской. Мужика, написавшего книжку звали неприлично: Сунь.
Книжка, надо признать, была толковая, но местами заумная а иногда этот Сунь на
две страницы раскатывал то, что можно было выразить парой слов. Бурко объяснял
это исторической традицией. поскольку книжку перекладывал именно он, спорить
было бесполезно. Дочитать оставалось немного, но Илья знал, что одного чтения
мало - Бурко обязательно будет гонять по содержанию, задавать вопросы, спорить.
Спорить с ним было трудно, потому что знал он много и был высокомерен не в меру,
а послать или в ухо дать было как-то неловко - друг все-таки.
Илья зачитался и не заметил, как отворилась низкая дверь.
- Здрав будь, русский богатырь!
Наклонив большую голову Бурко осторожно шагнул внутрь и в погребе стразу стало
тесно.
- Бурко! - Илья крепко стиснул друга в объятиях.
- Задушишь, медведь дурной, - прохрипел Бурко.
- Ну, ты как там? Как вообще на рубеже? А то сам знаешь, я тут сижу, как орел в
клетке, подрезали добру молодцу могучие крылья. - Илья, сам расчувствовавшийся
от такого сравнения, хлюпнул носом.
- Ну да, подрезали, - ядовито ответил Бурко. - аж орлиц топтать только пешком
ходишь. Я только к Киеву подъезжал, а мне уже про твои вчерашние подвиги
рассказали. Народ в ноги падал: "Уйми защитника Земли Русской". Что это там у
тебя на сундуке валяется?
- Это Звездило, - не моргнув глазом соврал Муромец.
- Что Звездило? - озадаченно уставился на него товарищ.
- У него полюбовница есть, ну, он от жены прячется и ко мне сюда ее водит. Меня
выгонит, а сам...
- Умно, - уважительно сказал Бурко. - но я же его спрошу.
- А он и подтвердит. Ты пришел и ушел, а меня ему еще охранять и охранять. Да, и
вот еще. Что я такого вчера натворил, что вы мне все время это поминаете?
- А ты что, не помнишь? - Бурко изумленно посмотрел на Илью.
- Нет. Помню, сидел, читал, ви... квасом запивал, а потом раз - утро, у Звездилы
синяк, в погребе намусорено, едва успел убраться. Может меня опоили чем?
Подсыпали в квас мухомора какого-нибудь толченого, и стал я берсерком, навроде
Геракла.
- Надо бы мне тебе поменьше греков давать. Понахватался у ромеев - врешь и не
краснеешь.
- А то. - довольно ухмыльнулся богатырь. - Ты давай рассказывай, что там в Степи
делается?
- Об этом мы с тобой до вечера говорить будем. А сейчас ты мне вот что скажи: ты
Сунь Цзы дочитал?
- Дочитал. Мужик знающий, но потрепаться любит, и путаник большой.
- Зато ты у нас умом ясный, как солнышко. А ну-ка, раз не путаешься, ответь,
какая местность называется "Местностью смерти"?
- "Местностью смерти" называется... Называется... Вот черт, ведь помнил же!
- Во-первых, не чертыхайся, тебе это отец Серафим не раз говорил, а во-вторых -
башка у тебя дырявая. В нее что-то умное вкладывать - что кольчугой воду носить.
- Слушай, Бурко, - устало посмотрел на друга Илья. - Ну почему у всех людей кони
как кони, а ты у меня говорящий?
...Когда Илюшенька, отсидевший на печи 33 года, встал, наконец, на ноги, он
первым делом ошарашил поседевших окончательно от счастья родителей намерением
стать богатырем, и не где-нибудь, а в Киеве, у князя Владимира. Отец пытался
было робко намекнуть, что можно было бы наконец, и в поле, помочь, но Илья
только отмахнулся. Правда ночью он очистил от камней и леса поле, в три раза
больше отцовского и гордо утром показал его родителям. Пока отец с открытым ртом
чесал в затылке, мать внимательно осмотрела сына. Рубашка на Илье полопалась, а
штаны еле держались, связанные веревочкой. Ни слова не говоря, она пошла в дом и
вынесла икону. "На добрые дела, благословлю. А на злые - нет тебе моего
благословления. Иди уж, не годится с такой силой сохой землю ковырять".
Тем не менее, отъезд Ильи из дома затягивался. Булаву ему кузнец сделал, оковав
толстенный мореный дубовый корень железными полосами с шипами. Меч и кольчуга
остались еще с весны от княжеского тиуна, которого мужики как-то ночью тихонько
утопили в речке, чтобы не брал не по чину и девок не портил. Кольчугу, правда,
пришлось по бокам разрезать. Но отправляться в путь без коня богатырю невместно,
а с конями было напряженно Когда свеженареченый богатырь подошел было к
отцовскому Савраске, тот истерически заржал и забрался на крышу избы - насилу
его оттуда достали. И то сказать, рядом с Ильей коняка была вроде зайца. В
деревне подходящего коня не нашлось. Как всегда в таких случаях, подвернулся
Илье неприметный неизвестно откуда взявшийся старичок. ПОзже, уже
перезнакомившись в Киеве с богатырями, Илья с удивлением узнал, что все они так
или иначе с этим дедушкой сталкивались: Добрыне он подсказал набить шапку земли
греческой, чтобы Змея долбануть, Алеше сказал, что у тугаринова коня крылья
бумажные. Илье дед посоветовал отправиться на торг и выбрать самого шелудивого
жеребенка. Илья уже настолько отчаялся, что так и сделал. Домой заморыша он
тащил на руках под хохот всей деревни. Уже у самого дома снова как из под земли
появился старичок и велел утром, до рассвета, выйти с жеребенком в поле и водить
его по росе. Илья водил жеребенка до полудня, после чего повел домой.
- Ого! - сказал отец, - а заморенного куда дел?
- Так это он и есть, батя.
- Ладно, ври мне. Этому уже полгода, почитай.
Илья словно только теперь увидел, что вместо шелудивого зверька на тонких
дрожащих ножках перед ним стоит крепкий широкогрудый жеребенок. Ночью он не смог
уснуть и едва начали гаснуть звезды снова вывел жеребенка в поле. Вернувшись
днем он постарался поставить коня в стойло незаметно, но отец, выводивший
Савраску столкнулся с ними нос к носу. Савраска ошарашенно присел на задние
ноги, а отец перекрестился:
- Мать честная, ты их воруешь что ли где?
- Да тот же это, батя!
- Да ну!
Отец махнул рукой и повел Савраску запрягать. Илья осмотрел своего жеребенка.
Тому было не меньше двух лет, спина - вровень с головой хозяина.
На третий день земля в Карачарове содрогнулась и тряслась, пока на майдан не
влетел Илья верхом на чудовищном звере. Копыта коня были с тарелку, грудь - с
ворота, а грива свисала до земли.
- Вот и коняка по мне, - сказал Илья отцу, хлопая жеребца по шее.
Отец обошел бурого зверя, заглянул ему в рот. Конь демонстративно откусил кусок
ворот и с хрустом разжевал.
- Хорооош, - протянул старый крестьянин. - Слушай, Илюша, а вспашите мне полосу
под озимые?
Пришлось задержаться еще на один день. Наконец пришло время седлать Бурку, как
Илья назвал коня. Седел в деревне не водилось, кроме того, что сняли с коня того
же тиуна, так что седлал Илья, в основном, вспоминая, как лежали седла на конях
княжьих людей. Наконец, затянув, как он надеялся правильно, последний ремень,
Илья не без робости поставил ногу в стремя.
- Подпруга не затянута, - раздался откуда-то спереди и сверху мощный низкий
голос.
- Поговори у меня, - буркнул неизвестно кому Илья и оттолкнулся правой ногой.
Мгновение спустя, лежа под брюхом коня и глядя в не по человечески умные глаза,
богатырь ошарашенно спросил:
- Так ты что, говорящий???
Илья Муромец и Калин Царь. Часть II "Чем бы добрым молодцам со скуки потешиться"
Бурко оказался не просто говорящий. Он еще и читать умел, да не на одном языке.
И говорил на них же. Читал он все, что подворачивалось под ногу, заставляя
переворачивать страницы и разворачивать свитки то Илью, то кого-нибудь еще.
Особенно Бурко любил всякие военные трактаты. Некоторые он даже зачитывал
богатырям вслух. Большинство витязей с таких чтений старались потихоньку
свалить, но некоторые внимательно слушали, прикидывая, нельзя извлечь что-нибудь
полезное из чужой военной сноровки. Очень редко Бурку удавалось дочитать
что-нибудь до конца за один раз, поскольку богатыри начинали обсуждать
услышанное и, волей не волей, ему приходилось вступать в спор, хотя бы для того,
чтобы показать остальным, насколько он их умнее. Больше всего киевлянам
запомнился спор богатырей о колесницах. Бурко читал "Илиаду", Добрыня, Алеша,
Илья и Михайло Казарин пытались продраться через непонятную размеренную речь,
чтобы уловить суть. Михайло постоянно фыркал, слушая описания битв: "Ромеи -
ромеи и есть. Одни поорали громче - другие к ладьям побежали. Те поорали -
первые к городу бегут. Князья вот только не ромейские - друг за дружкой
гоняются". Однако когда Бурко начал читать о боевых колесницах, все четверо
резко пододвинулись поближе.
- Постой-постой, Бурко, не части. - остановил коня Илья, - Ты говоришь, они на
телегах дерутся, так что ли?
- А телеги о двух колесах. - пробормотал под нос Алеша.
- Несуразица какая-то. - подумал вслух Михайло. - телега о двух колесах ехать не
может. Будет набок падать.
Добрыня со вздохом палочкой нарисовал на песке колесницу. Трое остальных
наклонились над рисунком, а Рома под шумок попил водички и схарчил Алешины
сухари.
- А смысл какой тут, - спросил Алеша. - Чего на коне или пешим не биться?
- Ну, может так удобнее? - неуверенно спросил Михайло.
- Это вряд ли, - решительно сказал Илья. - кочки, камни, коряги, земля, опять
же, неровная. Чуть замешкался - и все, уже не в телеге едешь, а пузом по земле.
- Зато стрел можно много взять, - молвил молчавший до поры Добрыня. - Опять же,
в колесницу можно втроем усесться. Один правит, другой стреляет, третий рубит
тех, кто поближе окажется. Вражьих коней распугивать можно, а если на ось серпы
нацепить, а на дышло копья...
- А если против пешцев?
- А если против пешцев - разогнался, а перед строем повернул и вдоль него
поехал. Серпами кого-нибудь порежешь, сверху постреляешь.
- А не проще ли на добром коне въехать и булавой по башкам? - спросил Алеша.
- Нам, может, и проще, - здраво рассудил Илья. - А то ромеи. Народ хлипкий, кони
у них сухие и мелкие, как мыши. Тут не повъезжаешь.
- А может, попробуем? - робко предложил Михайло.
Богатыри и конь молча уставились на Казарина.
- Да я ничего, - смутился тот. - Думал, может телегу пополам распилить...
- А чего, - начал размышлять вслух Добрыня. - У князя на дворе телег не один
десяток - на них за оброком ездят. Одну возьмем - никто и не хватитсяконей -
моего, и твоего, Илюшенка.
- Не-а, - помотал головой Бурый, - я в упряжь не пойду. Должен же кто-то вам
объяснять, как это все делать надобно.
- Ну тогда Алешиного.
- Я...
- А Алеша будет за возничего.
- А почему я? Я у батюшки только на телеге ездил и это давно было! Вон, Илюха у
нас крестьянский сын - пусть он и будет возничим.
- Во-первых, - веско сказал Илья. - я у отца тридцать три года на печи сидел, а
потом сразу в Киев умотал. И ничего о крестьянском деле не знаю. А во-вторых -
ну сам подумай, что за вид у нас будет, если я буду возничим, а ты за князя
стоять? За Ахиллу и Аякса мы с Добрыней будем, мы люди крупные, а ты у нас
будешь вроде как Иолай.
- Иолай был у Геракла, - поправил Бурко
- Один хрен.
- Ну тогда поехали.
На дворе у Владимирв Илья выбрал самую крупную телегу и в два удара разрубил ее
пополам посередине. Княжьи гридни попробовали было спорить, но Илья, рассеянно
помахивая мечом, срубил у одного чуб и они как-то сразу притихли. Тем временем,
Бурко объяснял коням Добрыни и Алеши, что от них требуется. Добрынин вороной
лишь укоризненно посмотрел на хозяина, а ввот алешин оскорбительно заржал. Бурко
широко улыбнулся ему и прожевал кусок ненужной половины телеги. Ржание перешло в
какой-то сип и Алешин Серко покорно подошел к телеге. С грехом пополам богатыри
приладили упряжь, рассчитанную на одну крестьянскую лошадку на двух богатырских
зверей. Алеша, поеживаясь, сел на передок и с опаской взял в руки вожжи.
Внезапно на Илью нахлынули недобрые предчувствия и он неуверенно оглянулся на
Добрыню. Но Добрыня уже был поглощен волшебными видениями: вот он торжественно
въезжает в Киев после очередного похода, стоя на огромной белой колеснице,
Попович держит над ним венок, впереди идет Илья и выкликает его подвиги, а
киевляне кидают под колеса цветы. Ромеи называют это "триумф". Добрыня
торжественно вступил на телегу, которая слегка покачнулась. Илья с трудом нашел
место за его спиной.
- Лук брать будешь? - спросил он в ухо друга.
- А? Что? Лук? А-а-а-а, лук, - пришел в себя Добрыня. - Нет, лук пока рано. Это
мы на пробу едем. Ты меч, кстати, тоже оставь. И ты Алеша.
Все трое отстегнули мечи и отдали их Казарину.
Бурко отошел чуть ниже по улице и, повернув голову, искоса посмотрел.
- НЕ совсем то, конечно, - пробормотал он. - Ну да на первый раз сойдет.
ПОЕХАЛИ!
Алеша неуверенон шевельнул вожжами, но умные кони двинулись сами и телега,
поскрипывая, неуверенно покатилась вперед. Под уклон... ТОлько тут Илья понял,
что его мучило все это время.
- Добрыня, - напряженно сказал он. - Это княжий двор...
Телега пошла быстрее
- Ну? - удивленно обернулся Добрыня.
- А там впереди, - звенящим голосом продолжил Илья. - Подол.
Кони перешли на рысь.
- А мы стало быть...
У Бурка вдруг расширились глаза и встала дыбом грива.
- ЕДЕМ ПО СПУСКУ!
- ТВОЮ МАТЬ!!!! - Бурко поднялся на дыбы, видя, как на него несутся ржущие от
ужаса Ворон и Серко.
Развернувшись на задних ногах он галопом пустился вниз по Андреевскому спуску,
ржа на скаку:
- С доро-о-ги-и-гогого!!!
СЕрко и Ворон, чувствуя, что их настигает грохочущая телега, припустили за
вожаком. Илья бухнулся на задницу и, дергая Алешу за вихры благим матом орал:
- Сворачивай! Сворачивай поповская твоя душа!!!
Замерший от ужаса Добрыня столбом стоял в телеге, бормоча про себя молитвы.
Киевляне шарахались во дворы, на глазах у вихрем мчавшегося Бурко, слепой
хромец, сидевший с протянутой рукой на обочине, вдруг прозрел и с воплем
перемахнул саженный забор. Какая-то девка с коромыслом столбом встала посреди
дороги, обессилев от страха, и Бурко только и успел ухватить ее зубами за рубаху
и забросить себе на спину. Еще одну девку в последний момент выдернул из под
колес Илья и кинул на спину Алеше. Девка пронзительно визжала.
- Люууууди!!! Ратуйте! Богатыри за девками на телегах скачут!
По всему Киеву гудел набат, люди прятали дочерей в домах и с ужасом выглядывали
за ворота. На крыльцо своего дворца выскочил в одном сапоге Владимир и из под
руки присально вглядывался вниз. Путь богатырской колесницы можно было легко
различть по взлетающим вверх обломкам, разлетающимся курам ("почему курам?"
отрешенно подумал князь) и женским крикам.
- Ну, мать вашу, защитнички, - пробормотал князь себе под нос.
- А по-моему - ничего страшного.
Князь затравленно оглянулся. Рядом стояла Апраксия, как всегда строгая в своем
уборе.
- Повеселятся - и успокоятся. Это странно, но мне кажется, что я лучше тебя
понимаю твоих воинов - на Рубеже тишина все лето и твои мужи просто заскучали...
Крики стали громче, вверх полетели доски и какие-то обрывки.
- На Житний Торг въехали. - машинально отметил Владимир.
- ...в конце концов, - невозмутимо продолжала Апраксия. - Ты должен радоваться
тому, что твои избранные от скуки устраивают дебоши, а не заговоры.
- Ну, у нас не Царьград, - ворчливо ответил. - князь. Князь на князя - еще куда
ни шло. Та-а-ак, вот они на мост въехали...
Обычно на мосту через Днепр места хватало аккурат разъехаться четырем телегам.
Но стоило Бурке вылететь на деревянный настил и путая ржание и человеческую речь
предупредить всех на скаку о грядущих колесничьих, как середина волшебным
образом освободилась. Алеша, за которого держалось уже три девки ("Нарочно что
ли они под колеса лезут?" - подумал Илья) ухитрился провести телегу так, что
столкнул в воду только пять возов. Вылетев на Дарницу, Серко и Вороной пошли
галопом. Бурко, летевший впереди с девкой на спине начал находить своеобразное
удовольствие в этой гонке и во все горло орал песню Иолая из свитка про подвиги
Геракла: "С дороги лети быстрокрылая птица скорее! Зверь мохношкурый в дебрях
скрывайся, не медли! Видишь клубы над дорогой широкой поднялись! Быстрые кони
летят словно ветер пред ними!"
- И долго мы так будем скакать? - пискнул кто-то Илье на ухо.
Богатырь пошарил за спиной и вытащил испуганную девчонку лет шестнадцати. Краем
глаза он увидел, что похабник Алешка перехватил вожжи зубами, обнимая за талии
уцепившихся за него киевлянок. При этом, он как-то ухитрился ухватил всех троих
и, похоже, жизнью был доволен. Добрыня уже пришел в себя и, судя по движениям
рук, прикидывал, как оно будет - стрелять с телеги. Илья вздохнул.
- Тебя как звать? - крикнул он девчонке.
- Маняша, - тонко ответила та.
- Ну, Маняша, кони добрые и разогнались от души! Раньше Рубежа не остановятся!
- Мне нельзя - испуганно заверещала Маняша, перекрывая грохот телеги. - Меня
мама дома ждет к вечеру!
- Да не боись! У нас на заставе парни хорошие, не обидят. Они меня боятся. А то
еще может телега раньше развалится.
Маняша в ужасе замолчала и лишь глядела вперед круглыми глазами. Илья, которого
тоже захватила бешеная скорость начал подпевать Бурку: "И налетев с поворота по
медноблистающим дружно! Вставшим рядами врагам копья гремящие бросит! Юный
воитель с щитом меднокованным крепким!" Добрыня обернулся к Илье и проорал:
- Лук зря не взяли! Я уже стоять приноровился!
- А мне и так хорошо! - отозвался спереди Алеша, перехватывая попутчиц
поудобнее.
Илья мог бы поклясться, что услышал дружное тройное хихиканье. Впереди на
почему-то резко ставшей пустынной дороги показалась черная точка.
- Побереги-и-иго-гогось! - заревел из пыли Бурко, и вдруг осекся.
Серко и Ворон как-то внезапно перешли на рысь. Илья вглядывался вперед, но из-за
поднявшихся клубов ничего видно не было. Кони перешли на шаг. Муромец вдруг
понял, что Бурко с кем-то говорит, причем, судя по ноющему тону, оправдывается.
Догадка одновременно обрушилась на друзей. Алешка резко убрал руки за спину,
Илья осторожно посадил Маняшу рядом, а Добрыня встал смирно и принялся
старательно разглядывать ладони. Пыль опускалась, кони встали. Из клубов
показался странно склонивший голову Бурко, рядом шел, держа коня за ухо...
- Отец Серафим, - выдохнул Илья.
Подскакавший было сзади Казарин резко развернулся и помчался обратно к Киеву.
- Ах ты скотина четвероногая, - выговаривал поп коню. - Ты что творишь? По
дорогам людей топчешь, девок воруешь? Илья надоумил или сам сподобился?
С отцом Серафимом у Бурка отношения были сложные, хотя, в общем добрые. Сперва
священник считал, что говорящий конь одержим бесом, но когда Бурко позволил
окропить себя святой водой (да еще немало выдул так, ловко сунув в ведро морду)
и, не моргнув глазом, стоял, пока тот осенял его крестным знамением и окуривал
ладаном, отец Серафим смирился и сказал, что пути Господни неисповедимы и чудеса
являлись раньше, являются и сейчас. Окончательно он принял Бурка, когда на
память надиктовал ему из Аристотеля и сказал, что читал "Апокалипсис", хотя и
ничего не понял. Иногда конь приходил к священнику на двор и подолгу с ним
беседовал, хотя и сильно робел отца Серафима. Когда же буйная серафимова паства
в очередной раз учиняла какую-нибудь молодецкую пакость, маленький поп в сердцах
говорил: "Один среди вас человек - да и тот конь."
Сейчас отец Серафим дергал коня за ухо, а тот скуляще оправдывался:
- Да что, вы, отец Серафим! Я же ни сном ни духом! Они сами все! Я им "Илиаду"
Гомера преславного читал, а Казарин говорит: "А давайте на телеге попробуем". И
девку я не воровал - я ее из под копыт спас. Ой, ухо больно!
Поп отпустил коня и медленно подошел к телеге. Девчонки как мыши спрятались за
спины понурившихся богатырей.
- Что ми шумит, что ми гремит, столь рано пред зорями? - ядовито начал
священник. - То не печенези поганые на Киев налетели, не варязи буйныя на Днепре
ратятся. То гуляют мои чада любимые, Илюшенка, да Добрынюшка, да Алешенька. Не
на борзых конях в чистом поле поскакивают, но гоняют на телеге ломаной по Киеву,
девок красных хватают да лавки на торгу переворачивают. И откуда же печенегам
под КИевом взятися - небось сами убежали к морю Хвалынскому, когда тут такие
звери со скуки бесятся!
- Отец Серафим, мы нечаянно, - пробормотал Алеша. - Мы хотели медленно сперва, а
она под горку как пошла...
- мы проверить хотели, сноровисто ли так воевать, - начал объяснять Добрыня. - А
девки просто случайно подвернулись, мы их из под колес выдернули.
- Что-то ни одного мужика вы из под колес, я смотрю, не достали! - сердито
ответил священник.
- Мой грех, - решил взять на себя вину Илья. - Это все дурость моя и
скверноумие. А девок мы правда случайно подхватили, правда, Маняша?
Маняша испуганно закивала.
- Тьфу. Ну что с вами делать теперь?
- Отче, прости! - богатыри попрыгали с телеги и бухнулись священнику в ноги.
Бурко подумал немного, и тоже опустился передними ногами на колени.
- Не пришибли никого?
- Нет, - твердо ответил Алеша. - Я смотрел. Ну, кого может в Днепр с возом
скинули, кого с лавкой перевернули, но насмерть нарочно никого не придавили.
- Отче Серафиме, прости, - прогудел Илья, избегая смотреть попу в глаза.
- Все что порушили людям возместите, - строго сказа отец Серафим.
- Мы возместим! - радостно заголосил Алеша. - Мы... Да! У нас еще с прошлого
года, как на хиновей ходили добыча не пропита!
- Мы же на нее церковь поставить обещали! - толкнул Алешу в бок Добрыня.
- Церковь мы с печенежской добычи поставим, - решительно сказал Илья.
- Так мы же ее еще с ребятами не подуванили, - удивился Добрыня
- Сейчас все людям возместим, быстро на Заставу метнемся и подуваним, -
подытожил Илья и робко посмотрел на отца Серафима.
- Эх вы, головорезы, - покачал головой священник. - ладно, идите в город,
просите у людей прощенья.
Богатыри весело побежали к коням.
- Пешком идите! - прикрикнул отец Серафим. - на конях я девиц по домам развезу.
НЕ доверяю я вам.
- Да мы бы и сами, отвезли, честно. - неубедительно возмутился Алеша и осекся,
когда поп показал ему маленький сухой кулак. - Да я что, я ничего.
Богатыри медленно побрели по дороге к Киеву.
- Эй, - донеслось из-за спины. - Чтобы когда я в Киев приду - все уже поправили.
Илья вздохнул и припустил бегом.
И,до кучи.
Обещанного три года ждут. Третья часть богатырского эпоса.
Музыка народная, слова - мои.
Сразу предупреждаю, все претензии типа: "Не смешно, мало порно, неисторично,
неинтересно" отметаются с порога специально опоганенной метлой. Герои -
былинные, а не историчные, Владимир - это не Владимир Святославич, Апраксия - не
Анна, а Киев - не столица государства Украина.
Особо теплые пожелания адептам патриотства, пропагандизма и
с-понтом-истинного-крестопомавания: ребята, вы уже фьючерсно посланы пешком,
ваши комментарии будут распечатываться на мягкой бумаге и применяться с
максимальной пользой.
Итак, третья часть (будет еще четвертая, и, видимо, пятая). Прошу прощения за
очепятки.
Нельзя сказать, что все затеи Бурка были такими же разрушительными. Прочитав
впервые (в подлиннике), трактат китайского военного мужика Сунь Цзы (отец
Серафим долго плевался от похабного имени), четвероногий стратег загорелся
учинить в Киеве соглядатайную службу. Но здесь его не понял даже Илья. Месяц
Бурко растолковывал другу значение десяти видов шпионов, рисовал копытом на
песке стрелочки, показывая, как один шпион обманывает другого, чтобы тем
перехитрить третьего и в результате заманить вражеское войско в засаду. Илья
чесал в затылке и смотрел на кгня оловянными глазами, пока Бурко не начинал
ржать и прыгать на стрелочках всеми четырьмя копытами. Первая разведка
богатырской заставы, имевшая целью наблюдать за печенегами на порогах Днепра,
кончилась срамотой. Заскучавшие разведчики, Михайло Казарин и Самсон-богатырь,
погромили становище, за которым должны были соглядать, и потом неделю утекали к
заставе с добычей, преследуемые озверевшей от такого коварства ордой. За месяц
до того Владимир заключил со степняками мир на десять лет и ханы, доскакав до
заставы, не столько лезли в драку, сколько стыдили богатырей за вероломство. В
те поры Добрыни на заставе не случилося, отпросился змееборец в Киев к жене, и
разрешать конфликт пришлось самому Илье. Говорить красно, как Добрыня, Муромец
не умел, порубить поганых было как-то не с руки, все же насвинячили вроде свои,
поэтому надавав "разведчикам" по головам, Илья отобрал у них добычу, добавил из
войсковой казны и поехал к степнякам мириться.
- Ты, Илья, плохой воевода, нечестный! - кричал с безопасного расстояния самый
старый и уважаемый хан Обломай. - Мы с твоим Владимиром хлеб ломали, молоко
кобылье пили, грамоты крепкие пос... поп... подписывали! А твои батуры мое
становище погромили! Мы писали - войны нет, а твои батуры мои юрты повоевали.
- Ты это, Обломай, не шуми, - рассудительно крикнул Илья. - Ты лучше сюда езжай,
чего мы кричать-то будем!
- Я приеду, а ты меня порубишь, да? Очень умный, да?
- Не порублю, у нас же мир подписан. Или ты сам войну начать хочешь?
Обломай только рот открыл от такой наглости
- Ты не только нечестный, ты и бестыжий еще! Твои батуры уже войну начали.
- Вот ты шумишь, шумишь, а не понимаешь, - продолжал с умным видом орать за два
перестрела киевский воевода. - То и не война никакая была, а разведка! А про
разведку грамот никаких не было.
Ошарашенные ханы переглянулись. Самый молодой, Таракан. набравшись храбрости
крикнул:
- А какая разница-то, война или разведка?
- Ну ты сам посуди, - надсаживался Илья. - Когда собираешь войско, с посвистомс
налетаешь, дома там, или юрты жжешь, девок, или мужиков, кому как, угоняешь -
это война. А когда собираешь войско, тихо подкрадываешься, дома, или опять же
юрты палишь, девок, ну, или, кому нужда есть, мужиков... Это разведка. Понял?
Ханы, с совершенно обалдевшим уже видом смотрели, как конь богатыря повернул
голову и начал почти членораздельно что-то ржать хозяину в лицо.
- Бурко, заткнись, - прошипел Муромец. - Ты мне переговоры сорвешь.
- Я тебе сейчас кое-чего другое сорву, - с визгом ярился конь. - Я тебе для
этого Сунь Цзы премудрого читал? Это, по-твоему, разведка? Скотина ты, а не
богатырь!
- Сунь Цзы - китаец, а мы на Руси. У нас и разведка своя. Это будет, вроде как,
разведка боем. А теперь молчи, видишь, они уже сюда едут.
Заинтересованные ханы быстренько организовали небольшой курултай и,
договорившись, отправили Таракана и Обломая расспрашивать о новом многообщающем
способе международных отношений.
- Ты это, Илья, умные вещи говоришь, - заискивающе улыбнулся Таракан. - Значит
если я свою орду соберу, через Рось ночью прокрадусь, дома пожгу, девок...
поразведаю... - он мечтательно улыбнулся. - То это вроде как и по договору все
будет?
- Конечно по договору, - расплылся в ответной улыбке Илья. - Только если я тебя
при этом на бродах ночью поймаю, то, не обессудь, разведывать тебя будем
- А... - слегка помрачнел Таракан. - Тогда я не через Рось в разведку пойду, а
через...
- Ты, Илья, лучше вот что мне скажи, - перебил Таракана Обломай. - А если мы еще
одну грамоту с твоим Владимиром пос... поп... подпишем, чтобы и разведки не
было, а? А то у меня жены, дети, деи детей, дети жен... Только думал поспокойней
поживем, а тут...
- Хороший вопрос, - задумался Илья. - Только тут ведь вот какое дело: этих
разведок да соглядатаев всяких столько, что Владимир их всех и не упомнит,
что-то да забудет прописать. И как тогда быть? - богатырь со вздохом покачал
головой.
- А ты их упомнишь? - с надеждой спроил Обломай
- Да я-то упомню - богатырь посмотрел скучающе в небо. - ТОлько ведь мое дело
маленькое, я, грамоты не подписываю, в палаты к князю не вхож...
Богатырский конь заржал как-то особенно оскорбительно.
- А мы попросим, чтобы и тебя позвали, сильно попросим, - загорячился старый
хан.
- Уж и не знаю, - теперь Илья глядел на курган за спиной у хана, - Хлопотоно это
все же...
Обломай ухватил Муромца за локоть и встав на стременах зашептал в богатырское
ухо:
- Так мы же не за так похлопотать просим, а? Чего хочешь, коней, таньга, хочешь,
- хан сощурился. - жен пришлем?
Ханам показалось, что в ржании русского коня проскочили хихикающие нотки.
- Жен не надо. - твердо сказал Илья. - В общем, давайте так: добычу мы вам
вернем, ну и за ущерб добавим. Насчет разведок я у князя похлопочу. Но чтобы и
вы об этом обо всем помалкивали и через Рось или Днепр - ни-ни. Поймаем... - он
посмотрел на Таракана, - И девки кое-кому без надобности будут.
Ханы поспешили согласиться. Случай был улажен и до князя известия не дошли, но
Бурко неделю изводил Илью ворчанием и насмешками. Плюнув на богатырей, Бурко
организовал разведку среди диких коней. Месяц он, как дурной носился по степям,
являясь раз в неделю поспать спокойно в стойле, но зато уж докладываться ему
обязались не только дикие днепровские тарпаны, но и кое-какие печенежские
лошадки. Самым ценным своим соглядатаем Бурко считал Ёктыгдыка. Тот был третьим
заводным конем у самого Обломая и ведал немало. Раз в месяц Бурко отпрашивался у
Ильи и отправлялся на пару дней погулять по степи, порасспрашивать своих
лазутчиков, чтобы потом доложить хозяину. Даже несмотря на то, что Илья сидел в
порубе, первым новости о степных делах узнавал всегда он.
...
- Так что я натворил-то вчера? - снова спросил богатырь
Бурко повернул тяжелую голову и искоса посмотрел на друга одним глазом:
- Так-таки и не помнишь?
- Не-а, - вздохнул Илья.
- Ну и не надо тебе об этом помнить, - поставил точку конь. - Ты вроде хотел
знать, что в Степи деется?
- Ну?
- Погано в Степи, - вздохнул четвероногий стратег. - Ёктыгдык говорил - коней с
пастбищ в табуны сгоняют, когда я уходил, его как раз арканили...
- Мо... Моли.. Мобилизация, - выговорил Илья мудреное нерусское слово.
- Угу.
Друзья помолчали.
- И кто сейчас в Киеве из войска?
- Да почитай никто, - тряхнул гривой Бурко. - Старшей дружины половина
разошлась, с Южного Рубежа опять в Новгород подались.
- А варяги?
- Сигурт и Фругурт в Царьград ушли.
- Так им же Владимир вроде землю даже дал?
- Фругурт сказал: раз уж первого мужа в королевстве в погреб посадили, то их и
подавно. А в Царьграде у базилевса и золота, и оружия набрать за службу...
- Ну а наши?
- Богатыри? - конь посмотрел в сторону.
- Ну, говори уж...
- Застава открыта. Все к порогам ушли.
- Ну-ка, ну-ка, - Илья ухватил друга за шею и развернул мордой к себе. -
Досказывай.
_ А чего досказывать? Встали на порогах, купцов, что из варяг в греки и
обратно... Досматривают.
- Что значит "досматривают"? - севшим голосом спросил Илья? - ГРабят, что ли?
- Ну, не совсем, - досадливо протянул Бурко. - Говорят, что десятину забирают,
ну и пошлину берут. Князю с той пошлины - шиш, а второй раз он брать побаивается
- тогда совсем в Киев ходить перестанут.
- Ну, докатились. - Илья встал и принялся ходит из угла в угол. - Богатыри
поборами занялись?!!! Ну, на славу ты меня посадил, князюшка, на добро.
Звездило, еду оставть и вали отсюда!
Бедный стражник, услышав богатырский рык, выронил мешок и присел в дверях.
- Ты сам-то хорош! - оборвал Бурко. - Звездило, оставь мешок, возьми у меня в
переметной суме деньги, сколько надобно, и иди уж. Мы о своем тут поговорим.
Звездло торопливо поклонился и задом вышмыгнул из погреба.
- Невелика доблесть стражу шугать, - укорил друга конь. - А уж грабить ее - и
подавно.
- Не, ну а чего он, - с некоторым смущением посмотрел в угол богатырь.
- Того, - отрезал Бурко. - Распустился ты здесь совсем. Ну ничего, теперь тебя
подтянут. Печенеги неспокойны, это и ежу ясно. От купцов я слышал, появился у
них новый хан, кличут Калин. Ёктыгдык говорил, Обломай от него стоном стонет.
Калин всю степь под себя подгреб, кто противостоял - в пыль стер. Таракана на
кол насадил за непокорство. И теперь у него под рукой - шесть или семь тем.
Илья присвистнул:
- Такую ораву долго на одном месте не продержишь...
- То-то и оно. И куда, как ты думаешь, он ее двинет?
- Может, на Царьград? - неуверенно спросил Илья.
- Может и на Царьград. Только если он ее на ромеев поведет, Владимир так и так
ему в спину ударит, не зря на императорской сестре женат. На Сурож ему тоже идти
не с руки. нет, по всему видно, первым делом он на Русь побежит.
- А у нас Поросье открыто...
- Ага. Я вот что думаю. Не сегодня-завтра Владимир тебя из поруба выпустит. Без
богатырей и войска Киеву - труба архангельская. А войско и богатыри - это ты.
Хоть ты и пьяница и буян...
- Вот спасибо, родимый...
- Нечего рожу воротить, или не прав я? Да не в том дело. Ты сейчас его
единственная надежа, так что в порубе тебе больше не сидеть.
- Еще пойду ли я на свет божий.
Бурко только рот открыл, не зная, что ответить. Илья же, зло прищурившись,
продолжал:
- Пусть буян, пусть пьяница. От моего буянство никто убит не был!
- Так то потому что разбегались все!
- Пусть так, зато я за ними не гнался. Пусть пьяница, да только видит Бог и ты
сам помнишь, бывало у нас сутками маковой росинки во рту не было. Я ли за него
на Рубеже не стоял? Я ли ему языки неверные не корил? За данью не ездил? Через
совесть свою не переступал?
Илья уже ревел так, что каменные стены дрожали.
- Ну сбил я пару маковок, сказал два-три слова охальных! Что с того! Позвал бы
меня пред очи, я бы ему повинился! Так он Добрыню послал меня привести! Он
дурак, думал, что Добрыня меня удержит, когда в погреба кидать будут. А на
Никитиче на самом лица не было, когда князюшка волю свою высокую изрекал! Да
я... Я бы ему дворец по камню, по бревну бы раскатал, если бы не клятва
богатырская! Я ему, дубина муромская, крест на верность целовал, что руки на его
княжое величие не подниму! А он меня - в поруб! Как татя позорного! Меня,
первого богатыря русского!
- Слышал бы тебя отец Серафим сейчас, - тихо сказал Бурко.
Илья запнулся, глаза, налитые дурной кровью стали осмысленнее. Он тряхнул
головой.
- Нет, Бурко, велика моя обида и не пойду я к нему на службу опять. Зря ты мне
вести эти принес, лучше иди, Владимиру их передай. Пусть своим великородным
разумением с печенегами разбирается. Я ему не богатырь боле. А и ты... Свободен
ты, иди куда хочешь. Повозил ты меня, поратоборствовал - поживи для себя. Не
пропадешь, а то иди в Карачарово, к батюшке моему. Будешь сыт, в тепле, кобыл
тебе со всей муромщины водить будут. А мне и здесь хорошо.
Илья лег на топчан и закинул руки за голову. Затем отвернулся к стене и глухо,
как со дна колодца, донеслось до коня:
- Что стоишь? Иди. Другого ничего не скажу.
Бурко искоса посморел на друга, толкнул копытом дверь. Уже на пороге обернулся:
- Дурак ты, Илья, и всегда дурак был. Ты, может, Владимиру и не слуга, но я тебе
пока еще конь. И ты - мой богатырь. Свидимся.
Илья молчал, глядел в стену. Бурко перешагнул через порог. Надо было и впрямь
предупредить князя.
***
Илья не заметил, как прошли три дня. Еды, принесенной стражником, хватало,
хмельного почему-то не хотелось. Уходя, Бурко забыл забрать книги, и богатырь,
удивляясь сам себе, вдруг заметил, что трактаты, записанные неумелым писцом на
плохом пергаменте, стали ему интересны. Читая о старых делах из других земель,
он забывал о печенегах, Владимире, о разлуке с другом. К тому же чтение
отвлекало от навязчивых мыслей, что он, русский богатырь Илья Иванович, в
сущности, и впрямь дурак, если не сказать чего похуже. На четвертый день за
дверью послышалась какая-то возня. Слышались звон ключей, лебезение Звездилы, да
чей-то молодой, боярски порыкивающий бас. Наконец, дверь отворилась и в погреб
шагнул молодой высокий воин в узорном плаще поверх греческой брони. В левой руке
воин держал островерхий шлем с варяжским наглазьем, правой приглаживал русые
волосы. Илья, оторвавшись от хвастливых, но дельных самозаписей древнего ромея
Юли Цезаря, с интересом посмотрел на вошедшего. "Старшая дружина", - решил про
себя богатырь, прикинув, сколько стоит доспех и меч с золоченой рукоятью.
"Только что ж он так молод-то, двадцати два-двадцать три разве что. Что-то
мельчает народ у Владимира". Впрочем, судя по длинному шраму над левой бровью да
загару, в Степи парень побывать успел.
- Ты будешь Илья, Иванов сын, богатырь из Мурома? - глядя в сторону высокомерно
спросил воин
Голос у воина почти не дрожал, а поза была донельзя гордой. Звездило из-за спины
гостя развел руками, дескать, извини, Илья, это не я, это он сам такой.
- Ну я, - согласился Илья, возвращаясь к описанию поимки крамольника
Венцингеторикса.
- Князь тебя требует, собирайся не медля, - воин осторожно зыркнул в сторону
узника и снова уперся львиным взором в противоположную стену.
- Ишь ты, - заметил Илья, переворачивая страницу. Венцингеторикса было жалко.
- Ты что, смерд, не слышал! - завопил, слегка дав петуха, дружинник,
поворачиваясь к богатырю так, что плащ, взлетев, мазнул по стенам.
- С одежей аккуратней, стены известью побелены, - заметил Илья, не отрываясь от
книги. Бедному галлу приходилось туго не столько из-за ромеев, сколько из-за
собственных дурных гридней.
- Ты! - парень подскочил к топчану и схватил богатыря за рубаху на плече.
Илья со вздохом закрыл книгу и аккуратно, двумя пальцами снял дружинную длань с
тела. Парень отскочил , шипя и принялся тереть запястье, а Илья, крякнув,
принялся вставать. Три года назад Звездило, увидев впервые встающего с топчана
нового узника, испугался до того, что замочил порты... Медленно поднялись
богатырские плечи, затем воздвигся могучий торс. Топчан из половины цельного
дуба скрипнул. Повернувшись, Муромец поставил на пол сперва одну, потом другую
босую ступню, пошевелил заскорузлыми, как корни дуба пальцами на ногах, из под
пальцев посыпалась каменная труха. Размеренно поднялся, чуть нагнув голову, хотя
до потолка было еще два вершка... Дружинник уже давно вжался спиной в стену и
елозил по ней, пытаясь лопатками нащупать выход.
- Дверь-то - вон она, - богатырь расчетливо вытянул указующую руку с закатанным
рукавом.
Воин пискнул и схватился за рукоять меча.
- А ты еще вынь его, - задушевно посоветовал Илья, хрустнув слегка плечами.
Внезапно стало противно. Вот и впрямь доблесть для первого богатыря - пугать
дурного мальчишку, которому богатый отец сумел сброю справить.
- Ты это, садись, - Муромец виновато кивнул на сундук. - Только осторожно, книги
сдвинь.
Дружинник сел, глядя на "смерда" круглыми мышиными глазами.
- Тебя как зовут-то? - ласково спросил богатырь.
- Сбб... Сыбб... Сбыслав, - выдавил парень.
- А кой тебе годок? - продолжал Илья
- Двадцать три минуло... - чуть приободрился Сбыслав.
- А уже в старшей дружине, поди ж ты, - вздохнул Илья. - Что-то быстро сейчас у
князя люди растут. И много там вас таких?
- Так ведь прежние мужи по домам пошли! - запальчиво крикнул, забыв про страх,
молодой воин. - Словене в Новгород вернулись, а иные в Полоцк! А богатыри - те
вообще...
- Знаю про богатырей, - оборвал Илья. - Только раньше за такой уход Владимир
головы бы снимал, а теперь?
- Так попробуй им сними, - понурился парень. - Там вои бывалые, нам с ними не
равняться...
- А кто Рубеж сейчас держит?
- А мы и держим, - пожал плечами дружинник. - Только получается не очень. А если
это правда, про нового царя, то...
- Это-то правда, - Илья задумчиво посмотрел в потолок. _ Эх ты, и варягов в
Киеве нет?
- Нет, уж год, как в Царьград ушли.
- Ты вот что, - Муромец похлопал Сбыслава. - Впредь, к людям войдя, поклон
сперва клади по писанному, да речь веди по учному, да "смердами" не бросайся.
Лучше пахарю вежливое слово сказать, чем за похабный язык головы лишиться. Это
ты еще Микулу Селяниновича не видел - тот вообще на вид холоп холопом. А князю
передай - пусть сам приходит. Много мне с ним о чем поговорить есть.
- Да как...- парень аж задохнулся. - Князь же!
- Ты смотри, - недобро усмехнулся Илья. - уже ты на него и глянуть не смеешь.
Запомни, это его только кличут солнышком, а так он - человек, как ты или я.
Просто князь, а мы - богатыри его. С нами он за одним столом сидел, мы с ним
вместе думу думали, если, конечно, в том нужда была. Иди и не трясись. Говори с
ним вежественно, но хоть он господин, да ты ему - не раб, а витязь.
Парень подхватился с сундука, поднял шлем, отряхнул плащ и, торопливо
поклонившись, кинулся к выходу. Уже в дверях обернулся и так поглядел на Илью,
что того аж передернуло. Сбыслав смотрел на богатыря, как борзой пес на любимого
хозяина, только что хвостом не вилял. Муромец, давно не имевший дело с молодой
порослью успел уже отвыкнуть от таких взглядов, и на сердце потеплело. Дверь за
дружинником закрылась и Илья снова улегся на топчан, раскрыв Юлю на заложенном
месте. Прочитал пару страниц, закрыл книгу и начал смотреть в потолок. Зачем он
позвал князя, если решил из поруба не выходить? Оно, конечно, гордый Владимир
скорее прикажет его здесь песком засыпать, чем сам придет просить вернуться, да
только все равно как то не так выходило - перед Бурком рыкал и рубаху рвал, а
стоило пацану появится и глупостей наговорить, как дал слабину. Да в пацане,
похоже, и дело. Илья снова сел и яростно заскреб пятерней затылок. Таким как
Сбыслав Рубеж не удержать и Киева не оборонить. Он встал и заходил по погребу,
как лютый зверь по клетке, что видел в зверинце у князя. Семь тем! до сей поры
больше одной сразу печенеги не собирали. Да и то каждое лето резня шла по всему
Рубежу, на валах и в Поросье сшибались ватаги степняков и отряды мужей и отроков
из крепостей и замков, что ставил Владимир, преграждая путь на Русь. На то и
стояла богатырская заситава, чтобы по трое-четверо затыкать дыры, выходя один на
сотню, а двое - на тысячу. А теперь ни богатырей, ни мужей, варяги, что раньше
летали на ладьях по Днепру, высаживаясь глубоко в степи и наводя ужас на
становища, ушли к императору и черта с два их оттуда вызовешь. В Царьграде и
деньги не те, и, как говорил Сигурд, почета больше. Илья ударил кулаком по
стене, на три пальца вдавив камень в землю. За дверью Звездило подпрыгнул и
перекрестился - похоже могучий узник опять был сильно не в духе. Внезапно от
входа в темницу донеслись начальственные голоса, послышался топот хороших, на
толстой коже сапог. Холодея, стражник поспешил навстречу и нос к носу столкнулся
с Владимиром. За спиной князя теснились бояре и гридни, хватали за рукава,
уговаривая не лезть к дурному Илье первым, князь отрыкивался, рвал шубу и глядел
грозно. Звездило повалился Владимиру в ноги, ловя край шубы. С трудом поймав,
крепко, взасас поцеловал заюгорских соболей и лишь тогда осмелился глянуть
вверх. Князь брезгливо тянул полу и смотрел уже не страшно а досадливо.
- Где он? - спросил Владимир, глядя в глаза стражнику.
Не в силах ответить, Звездило показал пальцем через плечо. Властелин Руси
уставился на крепкую дубовую дверь. Дверь выглядела так, словно ее не раз
вышибали изнутри, причем зачастую вместе с косяком. Косяк, похоже, сперва
чинили, а потом плюнули, и теперь просто закрепили, чтобы не падал. Тем не
менее, на двери висел огромный бронзовый замок немецкой работы.
- Княжий погреб, а? - горько обратился к свите князь. - Мышь проскользнуть не
должна!
- Так ведь князь-батюшка, - заскулил стражник, спина которого привычно заныла в
ожидании батогов. - То мышь! Мышь и не проскочит, для того двух котов держим! А
Илью Ивановича, его разве запрешь? Еще наше счастье, что редко побуянить
выходит!
Князь присмотрелся к толстому гридню.
- Это он тебя? - ткнул пальцем в синяк.
- Он, он, Красно Солнышко, - радостно закивал Звездило. - Слава Богу, Илья
Иванович, он по природе не злой! Это он ненарочно, пьяный зацепил.
- Кабы нарочно, не говорил бы то со мной сейчас, - пробормотал Владимир. - А
сейчас как, трезвый?
В голосе князя едва уловимо проскочила опасливость
- Да он редко пьет, все больше книги читает да силушку копит, гумнозием каким-то
занимается, - вступился за подопечного стражник.
- Ну, пойду я, - решительно кивнул Владимир и шагнул к порушенной двери.
- Княже, не ходи! - боярин Вышата грузно бухнулся перед князем на колени, метя
бородой пол. - Ну как он на твое величие руку свою поднимет - на кого ты нас
покидаешь?
- Да тебе-то только радости будет, - зло усмехнулся князь. - Нет, на меня он и
пьяный не замахнется. А ну, с дороги!
Что-то в голосе Владимира заставило Вышату на карачках отползти в угол.
- Открывай!
Звездило торопливо снял с пояса связку ключей и дрожащими руками отпер замок.
- Ну, кого там черт несет? - донеслось из-за двери.
Князь обернулся к гридням, те дружно, как один, замотали головами. Владимир
махнул рукой и, придерживая полы золотой византийской тоги, шагнул внутрь. Свита
гурьбой ввалилась за повелителем.
Звездило, выглянув из-за спины дружинника, снова перекрестился и вжал голову в
плечи. Князь и богатырь, набычившись, стояли друг против друга. Чудовищно
широкий, нелюдской мощи мужик в белых портах и рубахе, нависал над Владимиром,
хотя тот и был в высокой княжеской шапке ромейской работы. Бояре затаили
дыхание.
- Ну, здравствуй, княже, - прогудел Илья. - Почто к узнику пожаловал? Али дело
какое? Три года носа не казал, а тут и сам пришел, и холопов с собой притащил, -
богатырь недобро скосил глаза на свиту.
- По делу, - отрывисто сказал Владимир.
- А этих, толстобрюхих, зачем привел? Без них дела не решаешь? Или для обороны?
- Илья откровенно издевался над Владимиром.
Князь стиснул зубы, процедил:
- То свита, ближние мужи мои.
- Гумно это, а не мужи, - вздохнул богатырь. - Подними я на тебя руку - ни один
не вступится, все окарачь поползут. Мужей ты, княже, сам разогнал, потому как
мужи, они не черви, снизу на тебя глядеть не станут.
- А ты подними, - закипая, ответил князь, - Тогда и посмотрим! А поползут - я и
сам еще мечом опоясан!
Он шагнул к богатырю.
- Тебе ли надо мной глумиться, Илья Иванович! Я - дурной князь? А ты - хороший
богатырь? От твоих непотребств тебя и заперли, так ты и в погребе буянил! А уж
то, что три дни тому выкинул, так я не поверил сперва, когда мне рассказали.
Илья чуть смутился:
- Ну выкинул... Сила-то гуляет, я не молод, но еще не старик. Ты садись, княже,
давай о деле говорить. Вон, на тот сундук.
- Ты как с князем разговариваешь, собака! - набрался смелости Вышата. - Я тебя!
Илья исподлобья глянул на боярина. Вышата подавился словами и шатнулся назад,
грузной тушей выдавливая остальных их погреба.
- Потому и не любил я твой двор, княже, что там таких боровов кособрюхих, что у
моего отца на заднем дворе в луже. О печенегах пришел говорить?
- Выйдите, - повернулся к боярам Владимир.
Бояре мялись
- ВЫЙДИТЕ, Я СКАЗАЛ! - тихо повторил князь.
Давя друг друга, ближние мужи выскочили из погреба и захлопнули дверь.
- О печенегах, - кивнул Владимир. - Бурко твой вчера опять в степь ходил, утром
вести принес. Собираются они. Калин на ВОронеже встал, к нему ханы идут. Силы -
видимо-невидимо. Что делать будем, Илья Иванович?
Последние слова князь произнес как-то робко, неуверенно.
- Что делать? - усмехнулся богатырь. - Ну я, положим, тут посижу. А вот что ты
будешь делать, княже? Кого на печенегов пошлешь? Вышату? Он Калину первый в ноги
поклонится. Сбыслава? Парень смелый, голову честно положит, да толку-то? Или
сам, может, вспомнишь, как тридцать лет назад ратоборствовал?
- А ты, стало быть, будешь на нас отсюда смотреть, так? За меня не бойся, я еще
не забыл, как на коня садиться. Ты мне вот что скажи, сколько обиду-то помнить
собираешься? Весь век? Христос велел прощать врагам своим.
- Добрый ты князь, зла не помнишь, особенно когда сам его творишь, - Илья встал,
прошелся по погребу. - Ничего-то ты, Владимир Стольнокиевский, не понял. Ты
думаешь, что тебя князем-то делает? Венец? Плащ золотой? серебро твое? Нет,
княже, того и у купцов хватает. Дружина тебя делала тем, кем ты был. пока у тебя
за столом тридцать богатырей садилось - был твой престол высоко! Да не умел
ценить. Говоришь, прощать велено? А ты хоть прощения-то просил?
- Мне у тебя прощения просить? - захрипел Владимир. - Великому Князю Земли
Русской у мужика муромского? Да ты от хмеля еще, я вижу, не отошел! Может в ноги
еще тебе поклониться?
- Это ты, князь, сам решай, - усмехнулся богатырь. - Подумай, повспоминай. Всех
вспоминай, княже! Сухмана вспомни, Дуная, Данилу Ловчанина...
Владимир побледнел, на лбу выступил пот:
- Нашел время...
- Другого времени у нас не будет, ни у тебя, ни у меня. Как надумаешь, дай мне
знать.
Князь хлопнул дверью так, что от косяка песок посыпался. Илья снова открыл
книгу, стараясь отогнать поганые мысли. Вроде и сделал все правильно, но на душе
стало только поганей. На ум пришли стихи поэта из далекой Чайной Земли:
Я лежу на поле у Ечэна
Варварской простреленный стрелою
В небесах могучий черный ворон
Не спеша кружится надо мною...
Стихи переложил несколько лет назад верный Бурко, искусник Алеша сложил на них
песню, и так она полюбилась заставе, что каждый тихий вечер, выпив меду, или
ромейского вина, застава встречая закат, орала со слезою в голосе:
Ты зачем кружишься черный ворон
Над сраженным воином Китая?
Хочешь мяса моего отведать?
А на юге матери рыдают...
Над просторами поднепровья неслась, бывало, ставшая своей уже песня:
Выну я стрелу из раны черной
Рану завяжу полой халата,
Что украшен алыми цветами,
И расшит драконами богато.
Незаметно для себя, Илья начал напевать богатырскую песню:
Скоро я уйду из Поднебесной
Стану горным духом нелюдимым
И тебя прошу я, черный ворон:
Мой халат снеси моей любимой.
Богатырь увлекся и стены уже дрожали от мощного голоса:
Расскажи, что зря она ночами
Мой халат шелками расшивала
Расшивала алыми цветами
И полы драконом украшала.
Не был верен я своей любимой.
Я нашел себе невесту лучше
На кровавом поле у Ечэна
Над рекою северной могучей.
Повстречал негаданно родную
Не бывало девушки прелестней.
Нам на ложе из мечей и копий
Стрелы пели свадебную песню...
Илья не заметил, как снова отворилась дверь погреба. Не шумели в это раз у
входа, не толпились.
- Хочу надеяться, Илиос, что ты встретишь другую невесту.
Песня оборвалась, Илья медленно, не веря, повернулся:
- Княгиня?
***
Никто из богатырей Рубежа не ходил с посольством в Корсунь, добывать Владимиру
супругу. В степи было неспокойно, ромеи, ладя избежать высокой чести породниться
с русским князем, наускькивали печнегов на Киев, в порубежье шла тихая, не
прекращающаяся ни на день война. В Киеве сыграли свадьбу, народ гулял неделю.
Степь пожелтела, потом укрылась снегом, а мира на границе все не было. Лишь
весной пришли послы от ханов, прося передышки. Поредевшие орды откочевали к
Итилю, порубежье зализывало свои раны. Впервые за полтора года Илья с крестовыми
братьями решился покинуть Заставу, что стояла всего-то в двух днях богатырского
скока от столицы. Не всякий проедет через весеннюю степь, когда буйный дух
лезущих из земли трав валит на лету птицу, когда пьяные от весны туры с ревом
скачут, сшибаются рогами, когда дикие тарпаны, в звериной радости от пришедшего
тепла и сытости с визгом гонятся за всадниками, чтобы сбив вместе с конем
разорвать того, кто покусился на лошадиную волю и того, кто эту волю предал.
Однако не было в степи зверей настолько глупых, чтобы заступать дорогу трем
русским богатырям, что торопятся домой. Вернее, были, конечно, но все давно
кончились. В Киев, как у богатырей водится, въезжали не через ворота, а махнули
прямо через стену. Вверх по спуску летели, загодя предупреждая-распугивая народ
молодецким свистом, от которого срывало ставни. На княжьем дворе гридни
шарахнулись по стенам, когда трое молодцов на галопе соскочили наземь,
придерживая могучих зверей под уздцы и бегом повели по двору, охолаживая после
бешеной скачки. Пробежав несколько кругов, Илья повел Бурка к коновязи, где на
почетном месте были врезаны в белый камень могучие стальные кольца. Расседлал,
обтер, почистил, осмотрел спину, затем ноги, копыта.
- Ты еще в пасть мне загляни, - ехидно заметил Бурко.
- Болтай себе, в следующий раз сам расседлываться будешь, - беззлобно ответил
Муромец и вытащил из переметной сумы огромный деревянный гребень
- Ты, что опять мне гриву в косы заплетешь? - В ужасе ржанул Бурко.
- А ты поупирайся, я девок кликну, они тебе еще и ленты вплетут.
Уладив Бурка, Илья хлопнул его по холке:
- Не скучай, я недолго. Князю доложусь, а потом пойдем, погуляем.
- Что делать-то будем? - спросил Бурко. - Напиваться что-то не хочется -
настроение не то.
- Так и не будем. То есть, сегодня не будем. По рядам походим, в гостям
заморским заглянем, книги для тебя новые посмотрим, а?
Бурко усмехнулся, показав два ряда жутких зубов, ткнулся мордой в плечо
богатырю.
- Лады. Вели мне только орехов в ясли засыпать, надоел овес.
- Все слышали? - повернулся Муромец к слугам.
- Так Илья Иванович, - робко начал самый смелый. - Где же мы весной орехов
достанем?
- То не мое дело, - отрезал Илья. - Скажите спасибо, что он изюму не попросил.
Добрыня и Алеша уже привязали своих зверей и ждали брата на крыльце. Илья снял
шелом, пригладил волосы, оправил замызганный выцветший плащ. Посмотрел на сбитые
сапоги, кое как зашитые порты, глянул на братьев. Добрыня выглядел не лучше,
хотя его лохмотья были побогаче. Только бабий насмешник Алешка ухитрился сберечь
где-то пару портов да вышитую рубаху. правда красные когда-то сапоги и у него
побурели до неузнаваемости, а поверх рубахи надет была духовитый кожаный
поддоспешный кафтан. Илья махнул рукой:
- Ладно, не с ярмарки едем, с границы.
Держа шелом в правой руке Илья шагнул в прохладу каменного терема. Из сеней
мышами прыснули служанки. Сквозь затянутые слюдой окна пробивалось достаточно
света и богатыри засмотрелись на дивные настенные росписи.
- Ишь ты, закончили, - улыбнулся Алеша. - Самсон мне гривну должен, говорил еще
год возиться будут.
- Красота, - шепотом сказал чувствительный Добрыня, разглядывая выложенного
цветным стеклом Архистратига во главе небесного воинства.
- Угу. - Илья придирчиво осмотрел доспехи и оружие архангела. - Все на месте,
все пригнано. Знающий человек делал.
- Да ты на лики посмотри, Илья! Словно светятся! На битву едут, а умиротворенны
и не гневны, но жалостливы...
- На то они и ангелы, - кивнул Муромец. - На тебя в бою посмотреть - обделаться
с непривычки можно. Глаза выкачены, борода торчком, пена изо рта хлещет, а уж
орешь ты такое - уши вянут.
- Да ну тебя, - отмахнулся Добрыня.
- Ты, Илья Иванович, себя со стороны не видел, - поддел старшего Алешка,
пристально разглядываю сцены адских мучений с голыми грешниками и грешницами. -
Вы когда с Бурком на двоих ругаться начинаете, вообще пожалеешь, что глухим не
родился.
- Что-то князя не видно, или не доложили ему? - поспешил перевести разговор
Илья.
- Князя нет в Киеве.
Братья дружно развернулись на незнакомый женский голос. Некоторое время все трое
смотрели молча, затем Илья вдруг почувствовал, что живот втягивается сам собой,
а грудь расправляется совсем уж в неимоверную ширь. Добрыня судорожно провел по
спутанной бороде рукою и одернул плащ так, чтобы не была видна дыра у колена.
Похабник Алеша длинно и многовосхищенно свистнул. Перед ними стояла молодая
женщина явно не русского облика и неописуемой красоты. Телом незнакомка была
необильна, волос имела черный, хотя из под убора почти не видный, кожу белую,
как снег, а глаза такие, что хотелось или спрятаться, или пойти совершить
какое-нибудь деяние - гору срыть, змЕю голыми руками шеи к хвосту привзяать или
дворец каменный за одну ночь построить.
- А-а-а-а... Э-э-э-э, - выразил общую мысль скорый на красное слово Добрыня.
- Я Апраксия, Киевская Княгиня, - с царственной простотой представилась женщина.
- Мы не встречались раньше, но, мне кажется, я могу назвать вас по именам. Ты,
несомненно, Илиос, глава росского войска, первый из катафрактов. Ты - Змееборец,
добрый по имени. Ты - Алексиос, повергший демона на крылатом коне. Муж мой много
о вас рассказывал.
- Ох, представляю, что князь про нас наговорил, - тихонько высказал общее
опасение Алеша.
Княгиня улыбнулась:
- Он рассказал достаточно, чтобы я могла радоваться нашей встрече. Мне, слабой
женщине, дано увидеть героев подобных воителям древней Эллады, тем, кто сокрушал
чудовищ, побеждал варваров и плавал в Колхиду за Золотым Руном...
Илья почувствовал, что сапоги волшебным образов отрываются от пола а грудь
распирает такой гордостью, что кольчуга трещит. Алешка смотрел на княгиню без
обычного похабства но с детским восхищением. Добрыня покраснел, побледнел, потом
махнул рукой:
- Да ладно, чудовищ, одного змея, в общем, только и побил. Да и то со второго
раза. Никита КОжемяка, в старые времена, говорят, такого вообще запряг...
- Да и Тугарина я только с Божьей помощью и осилил, да еще сподлил под конец
немножко, уж больно силен паскудник был, а мне тогда и двадцати не было...
- А в КОлхиду мы, если честно, не за руном плавали, - глядя в пол прогудел Илья.
- Там дело княжеское было, ну и на зипунишки подсобрать...
- Скромность украшает могучих мужей, а если это скромность доблестных, то
другого украшения и не надо, - еще ослепительней улыбнулась Апраксия. - Владимир
наблюдает за строительством церкви на другом берегу Донапра. Он обещал вернуться
к вечеру...
- Ну еще бы, тут только дурак к вечеру не вернется, вернее, к ночи, - не
удержался Алешка и немедленно заработал подзатыльник то Ильи и локтем в бок от
Добрыни.
Княгиня мило покраснела, закрылась покрывалом и засмеялась. Алеша, потирая
затылок, присоединился, потом захохотал Добрыня и, наконец, заржал и Илья,
чувствуя, как тает лед полутора лет войны.
- Будьте моими гостями, - отсмеявшись сказал княгиня.
Стол был накрыт в верхних палатах, братья с ходу набросились на еду. Княгиня,
деликатно скушав кусочек рябчика, и запив его вином с улыбкой смотрела, как
богатыри молотили все, до чего могли дотянуться.
- Я вижу, у вас на Заставе не едят до сыта.
- Да нет, почему, едим. Только раз на раз не приходится. Когда тихо - можно и
тура забить, рыбки половить. Когда степь озорует - на одной тюре сидим.
- Странно, мне казалось, что ваши крепости стоят цепью и в любом момент подвезти
припасы можно к каждой из них. Ведь если Рубеж можно рассечь и отрезать один
город от другого, теряется сама цель такого строительства.
Богатыри дружно перестали жевать и уставились на Апраксию. Речи та вела
совершенно не женские. Княгиня усмехнулась:
- не удивляйтесь, хорошая императрица должна хотя бы разбираться в делах своего
государства. Особенно если ее супруг правит не с трона в столице, а из седла, -
она зябко передернула плечами.
- А-а-а, - понимающе кивнул Илья. - ТОгда понятно. Только изволишь ли видеть,
Застава - это не крепость. Мы впереди Рубежа, прямо в степи стоим, да и не на
одном месте. Где тонко, туда и кочуем.
- То есть как, - удивилась Апраксия, - Без города, без стен? В чистом поле?
- Именно так, - кивнул Алеша. - А наши стены у нас на боку привешены, - он
хлопнул по рукояти широкого меча.
- То есть вы становитесь там, где ожидается натиск пацинаков?
- Изволь видеть, - Илья сгреб блюда с одного края стола, освобождая место.
- Вот это - Днепр, - он плеснул полосу вина по мраморной столешнице. - Это -
Рось, - вторая полоса, поменьше.
- Э-э-э, нет, тут Рось не так загибается, - поправил пальцем Алеша.
- Ты меня еще поучи!
- Не спорь, - вмешался Добрыня, - Тут Алеша прав. Города порубежные и крепости
есть на обоих берегах, - пампушки встали по обе стороны винной полосы.
- А застава наша, на левом берегу, на полдня пути от Днепра, - кусок
караваявстал далеко от пампушек. - Потому - мы богатыри, нас они, даже когда
ордой идут, десятой дорогой обходят.
- Интересно, - но если поставить крепости здесь и здесь...
Владимир вернулся, когда солнце уже садилось. Алеша спал на лавке, заботливо
укрытый медвежьей шкурой, Апраксия позволила не волочь его в гридницу. Добрыня и
Илья сидели, совершенно ошеломленные. Княгиня успела поговорить и о степной
жизни, и о семьях, о Царьграде, и о Киеве, о соборах и теремах построенных и
тех, что еще предстояло построить.
- Ну, я вижу, вы уже познакомились, - растерянно сказал князь.
Апраксия, оторвавшись от чертежа нового, в три этажа терема, который она обвела
по примеру Ильи хиосским вином на столешнице, радостно кинулась на шею мужу.
Богатыри, окончательно ошалевши от такой непривычной открытости семейной, дружно
уставились в потолок.
- Это удивительно, но они в точности такие, как ты описывал, - весело крикнула в
ухо мужу княигня и убежала во внутренние покои.
- И вот так каждый день, - с довольним видом пожаловался Владимир. - Сперва
боялся, что стар уже для такого, а теперь вроде привык. Рассказывайте, что там в
Порубежье.
- Да мы, княже, все уже твоей супруге рассказали, - усмехнулся Добрыня. - А
толковей ее и мужей поискать.
- Так что дело к ночи, - Илья ухмыльнулся уже совершенно по-Алешиному. - Чего мы
тебя держать заполночь будем?
- Идите, - махнул рукой князь.
Братья поклонились, Илья поднял на плечо спавшего мертвым сном Поповича. В
дверях Муромец обернулся.
- Княже, - негромко позвал он.
- Чего? - поднял голову от какой-то грамоты Владимир.
- Ты, княже, ее не обижай. Другой такой и в Руси, и в других землях еще
поискать. Я знаю, по миру поездил, баб разных видел.
- Да ты с князем разговариваешь! - не столько рассердился, сколько удивился
Владимир.
- Знаю, что с князем. Сам было дело, помнишь, в твоей милости забавах княжеских
поучаствовал, до сих пор отмолить не могу. А ее - не обижай. Это я от всей
заставы говорю...
Сообщение отредактировал Vendigo: 10 октября 2010 - 16:27
тэги ещё не отменили
