Запорожье в последние десятилетия перед своим уничтожением сильно изменило свой вид. Последний запорожский кошевой Петр Калнишевский, занимавший этот пост с 1762 г., а с 1765 г. бессменно остававшийся кошевым до конца Сечи, был человек очень умный и осторожный. Считаясь с обстоятельствами, он всячески удерживал запорожцев от столкновения с российскими властями, заботился о заселении запорожских степей земледельческим населением, завел большое хозяйство, привлек массу поселенцев. В запорожских степях появились большие запорожские слободы и церкви - не только в самой Сечи, но и по другим населенным местам. Таким образом, аргументы противников Запорожья, что в руках сечевиков черноморские пространства лежат дикой нетронутой степью, никому не приносящей пользы, теряли свою цену. Экономическая политика Калнишевского показывала, что и в руках сечевиков эти пространства могут заселиться и культивироваться. Но правительству хотелось забрать этот край в свое непосредственное распоряжение. С другой стороны, с корнем уничтожая старое казацкое устройство на Украине, трудно было терпеть такой очаг свободы, каким была автономная сечевая община - как ни притихла, ни присмирела она сравнительно с Сечей времен Гордиенко.
Все это очень обострило отношения правительства к Запорожью в конце 1760-х гг., а к этому еще присоединилась война с Турцией, поводом к которой послужило якобы нападение запорожцев на пограничный турецкий город Балту. Запорожцы тоже были сильно замешаны в выступлениях в Западной Украине, и русское правительство, помогая польской шляхте подавить гайдамацкое восстание, последовательно должно было придавить и Сечь, из которой выходили гайдамацкие отряды в польскую Украину. Одновременно шли жалобы на запорожцев от русских властей на все те неприятности, какие чинили сечевики Новороссийской губернии, прогоняя и сманивая поселенцев в свои слободы. Российское правительство решило уничтожить Сечь. Однако оно боялось какого-нибудь опасного движения и поэтому повело дело в большом секрете, исподволь, чтобы захватить запорожцев неподготовленными. По окончании турецкой войны, в 1775 г., секретно были разосланы военные команды в запорожские степи, чтобы отобрать оружие у запорожцев, находившихся на промыслах, а летом генерал Текели с большим войском вошел в запорожские земли под личиной благоприятеля, занял войсками запорожские «паланки» (округа) и неожиданно осадил Сечь. Выстроив перед ней свою артиллерию, он 5 июня известил сечевиков, что Сечь не должна дальше существовать, запорожцы должны сдаться, покинуть Сечь и разойтись, если не хотят, чтобы русские войска обратили против них свое оружие. Такая неожиданность обескуражила запорожцев; они не знали, что предпринять. Многие ни за что не хотели сдаваться и рвались биться с царским войском. Но Калнишевский со старшиной и сечевое духовенство стали их уговаривать покориться, потому что московской силы им все равно не одолеть.
Запорожцы сдались. Сечь была разрушена, и 1 августа царский указ возвестил ее конец «с уничтожением самого имени запорожских казаков». В указе пространно излагались причины такого неожиданного распоряжения, но при этом его составители не позаботились устранить противоречия в этой мотивировке.
С одной стороны, выставлялось соображение, что запорожцы, уклоняясь от хозяйственных занятий и семейной жизни, задерживают свой край в диком состоянии, не позволяя развиваться в нем хозяйству и торговле; с другой стороны, в вину запорожцам ставилось, что в последнее время они стали отступать от прежних своих обычаев: заводить свое хозяйство, поселили в своих краях до пятидесяти тысяч земледельческого населения. Они обвинялись в том, что заводя свое собственное земледелие, ослабляют свою зависимость от Российского государства, так как могут пропитаться продуктами собственного хозяйства и стать вполне независимыми «под собственным своим неистовым правлением».
Еще более удивительным являлось то обстоятельство, что старшины, уговаривавшие запорожцев не сопротивляться, а покориться царской воле, были арестованы и разосланы по монастырям в тяжелое заточение. О них долго даже ничего не было известно: считали их погибшими. Затем выяснилось, что Калнишевского отправили в Соловецкий монастырь и он прожил там еще целых двадцать пять лет в одиночной келье-тюрьме, не видя человеческого лица. Богомольцы, видевшие его в первые годы XIX в., рассказывали, что его выпускали из одиночного заключения лишь три раза в год в монастырскую трапезную. Он расспрашивал богомольцев, кто теперь царем и все ли хорошо в России. Но стража не позволяла ему много говорить. Он высох от старости, был совершенно седой, одет по-казацки в синий жупан с двумя рядами мелких пуговиц. Умер в 1803 г. на 112 году жизни. Раньше его, в 1790 г., умерли войсковой писарь Глоба, сосланный в один из северных монастырей, и судья Павел Головатый, заточенный в Сибири, в Тобольском монастыре.
Сообщение отредактировал Золд Горыныч: 21 октября 2007 - 08:07