Сообщений в теме: 140

[Buddha]

Пора наполнять тему информацией...

Стратим

Стародавние сказания утверждают, что Стратим-птица - прародительница всех птиц - живет на море-океане, подобно Алконосту. Когда кричит Стратим-птица, подымается страшная буря. И даже если всего лишь поведет она крылом, море волнуется, колышется.

Но уж если взлетает Стратим-птица, тут уж такие валы вздымаются, что потопляет море корабли, разверзает бездны глубочайшие и смывает с берегов города и леса. В этом смысле она подобна Морскому царю. В некоторых сказаниях она помогает герою выбраться с безлюдного острова и долететь до земли - за то, что он спасает и милует ее птенцов. Сохранилось странное и загадочное пророчество: «Когда Стратим вострепещется во втором часу после полуночи, тогда запоют все петухи по всей земле, осветится в те поры и вся земля».

Из «Голубиной Книги»

...Которая птица всем птицам мати?
А Стратим-птица всем птицам мати.
А живет она на Океане-море,
А вьет гнездо на белом камене;
Как набегут гости-корабельщики
А на то гнездо Стратим-птицы
И на ее на детушек на маленьких,
Стратим-птица вострепенется,
Океан-море восколыблется,
Как бы быстрые реки разливалися,
Топит он корабли гостинные,
Топит многие червленые корабли
С товарами драгоценными!

В давние времена шла морем ладья на Соловки из Архангельска. И вдруг средь ясного дня налетела буря великая. Потемнело все кругом, ветер ревет, волны ладью заливают. И тут явилась над волнами Стратим-птица, та, что моря колеблет, и воскричала:

- Выбирайте мне по жребию одного корабельщика в жертву!

А в ладье той несколько воинов плыли в Кемский острог. Один отчаянный был храбрец, настоящий сорви-голова. Крикнул он в ответ Стратим-птице:

- Пусть все погибнем, но тебе не поддадимся. Сгинь, нечисть поганая! - и уж лук боевой натянул, чтобы птицу лютую стрелить.

Но тут поднялась из моря смертная волна выше лесу стоячего, какой даже кормщик бывалый в жизни своей не видывал, а только слыхал про нее от стариков. Сразу смекнул: спасенья от смертной волны никому не будет. Осталось только молитвы читать, да еще неведомо, помогут ли те молитвы!

И в этот миг сын кормщика, отрок Ждан, немой от рождения, вдруг прыгнул за борт в ледяную воду, а она в Белом море всегда ледяная...

Тотчас утихла буря, улеглись волны. Но сколько ни вглядывались люди, ни Ждана в воде, ни Стратим-птицы в небесах так и не заметили.

Прошли годы. И вот нежданно-негаданно объявился в родной Кеми безвестно сгинувший Ждан, но уже не отрок немотствующий, а парень на загляденье: статный, кудрявый, звонкоголосый. Мать его сразу признала по родинке на щеке и по шраму на левой руке.

Стали спрашивать родственники и знакомые, из каких краев явился, где запропастился на столько лет. На все вопросы только улыбался Ждан загадочно да в небеса перстом указывал. Порешили люди, что он малость умом тронулся, и в конце концов отстали с расспросами.

Стал Ждан в праздники да свадьбы по деревням хаживать, на гуслях звонкоголосых наигрывать, сказки да былины сказывать. И про Алатырь-камень, и про Ирий-сад, и про водяных-домовых, и про птицедев прекрасных, кои зовутся Алконост, Гамаюн да Сирин. Только про Стратим-птицу ничего не сказал и не спел, сколько его ни упрашивали!

С тех пор и повелись на Беломорье сказители, былинщики и песнопевцы под гусельные звоны. Но всякий такой краснослов ходил на выучку к Ждану, потому что был он лучшим из лучших.

И вот что еще чудно было: так и не подыскал себе Ждан невесту. Многие девицы по нему вздыхали, кое-кто из вдовушек нарожали от него детишек, таких же кудрявых да синеглазых, но до скончания дней так и остался он холостяком.

А за два года до упокоения своего нанял Ждан целую артель каменотесов, и принялись они на Трехгорбом острове камень преогромный обтесывать, пока не явилась взору птица диковинная с головой девичьей. Там, у подножия каменной птицы, и схоронили Ждана по его последней воле, но слишком много лет прошло с тех пор, от могилы небось и следа не осталось. Унес Ждан с собой загадку Стратим, пощадившей его юность и красоту. А птица та каменная, сотворенная по воле сказителя Ждана, в народе зовется Крылат-камень.

[Царь Атей]

Непал. Непальская мифология и фольклор

Живой в царстве мертвых
Однажды погонщик пригнал слона на водопой к лесной запруде. А там, по воле случая, оказался владыка подземного царства Ямарадж, которому вздумалось вдруг прогуляться по земле. Долго смотрел Ямарадж на слона и все дивился: такое огромное животное и во всем послушно маленькому человеку, восседающему у него на спине. Напился слон, вышел на берег и направился туда, куда повелел ему человек, а потом еще дал себя привязать к столбу, точно собаку.

Не удержался Ямарадж, подошел к животному и спросил:

—- Послушай, слон! Ты огромней горы и сильнее горного потока, так почему же ты слепо повинуешься тому, кто мал и слаб? Неужто тебе не хочется освободиться и убежать на волю, чтобы никому не подчиняться?

— О владыка! — ответил на это слон. — Не берись судить о том, что не ведомо тебе, — ведь в твоем царстве одни мертвецы, у них и впрямь какая сила? Потому ты и мучаешь их, как тебе вздумается. Живой че\овек хоть и невелик ростом, зато силен разумом. Поэтому все звери, даже такие большие, как я, подчиняются ему. Попадется тебе когда-нибудь живой, а не мертвец, вот ты и поймешь, что это такое. Посмотрим тогда, кто кого одолеет.

Не понравились Ямараджу эти слова, и расхотелось ему продолжать разговор. Ничего не сказав, отошел он от слона и направился в свои владения. Однакдь, когда Ямараджу наскучило пытать грешников, вспомнил он вдруг, что слон ему говорил. Кликнул владыка своих слуг и приказал доставить ему живого человека. Отправились они на землю и первым увидели писаря, который уснул на кровати, держа в одной руке чернильницу с пером, а в другой — лист бумаги.

— Этот вполне подойдет нашему господину, — решили прислужники Ямы и, подхватив писаря вместе с кроватью, помчались в подземное царство.

Неслись они как угорелые и так трясли кровать, что писарь проснулся. Видит: тащит его нечистая сила неведомо куда, и даже поначалу струсил немного. Только писарь был не робкого десятка. Собрался он с духом и стал выспрашивать у своих носильщиков, куда они так торопятся. Услыхав, что забрали его по распоряжению самого Ямараджа, приуныл было писарь. Но разве зря наградил его всевышний человеческим разумом? Думал он, думал и наконец придумал. Обмакнул перо в чернильницу и написал на листе бумаги следующее:

«Всевышний бог Вишну владыке подземного царства Яма-раджу.

Дошли до меня слухи, о Ямарадж, что ты хочешь заполучить в свои владения живого человека. Видно, забыл ты, что тебе положено забирать только мертвых? Чтобы напомнить тебе об этом, я решил принять образ живого человека и самолично предстать пред тобою. Так и быть, не стану отчитывать тебя при твоих подданных, потому и написал это послание.

Однако прощения не жди и, как только увидишь меня, не

медленно отправляйся за решением своей судьбы в Байкун-

nixy!. Я сам позабочусь о твоем царстве до нашей встречи.

Смотри, по дороге не проболтайся никому, что я был под

землей. Пока все!

Между тем прислужники Ямы добежали наконец до преисподней и поставили кровать, на которой восседал писарь, перед Ямараджем. Не теряя времени, вскочил тот на ноги, вручил владыке мертвых свое письмо. Прочел его Ямарадж и тут же приказал всем выйти. Когда прислужники его удалились, он спустился с трона и склонил перед писарем голову.

— Что же ты медлишь, выполняй приказание. Встретим

ся в Байкунтхе, — величественно произнес человек.

Ямарадж опять позвал своих слуг и приказал им во всем подчиняться пришельцу с земли, которого он оставляет вместо себя на троне. Сам же владыка поспешил в Байкунтху,

Как только писарь оказался у власти, он повелел немедленно прекратить адские пытки и освободить всех грешников.

Через некоторое время Ямарадж добрался до Байкунтхи и предстал перед всевышним. Увидел Вишну дрожащего от страха владыку подземного царства и воскликнул:

— О Яма! С какими новостями ты пожаловал ко мне? Уж не случилась ли беда в твоих владениях?

— О великий бог, — удивился Ямарадж, — ведь ты же сам во образе живого человека повелел мне явиться сюда. Как видишь, я исполнил твою волю. Я знаю, велика моя вина, и все-таки прошу тебя, о всевышний, смени гнев на милость!

С этими словами Ямарадж склонился перед Вишну. Но всевышний удивленно смотрел на испуганного Яму. И только когда владыка преисподней рассказал обо всем, что с ним приключилось, Вишну наконец понял причину его страха и покатился со смеху.

— Ну, и поделом тебе, Яма. Хотел померяться силами с

живым человеком, вот он тебя и проучил! Как видишь, не

так-то легко справиться с живым, наделенным силой чело

веческого ума. Недаром человека считают самым умным в

мире, поэтому все и подчиняются его воле, Возвращайся

домой и с уважением проводи живого человека обратно на

землю, где ему и подобает находиться.

Сообщение отредактировал Царь Атей: 12 апреля 2010 - 16:10

[Buddha]

Ховала

Нажмите, чтобы прочитать

Ховалой звалось существо с двенадцатью глазами, расположенными как бы на невидимом обруче вокруг головы. Когда Ховала идет по деревне, то освещает ее подобно зареву пожара. Одни считают его зловредным, другие утверждают, что лучи из глаз Ховалы способствуют росту растений и скотины. Существует поверье, что днем из его очей исторгаются лучи тьмы, и то место, куда они падут, сразу становится невидимым: он как бы «ховает», то есть прячет все вокруг.

Очень напоминает Ховалу огненный дух Жыж. Он постоянно расхаживает под землею, испуская из себя пламя. Если он ходит тихо, то согревает только почву, если же движения его быстры, то производит пожары, истребляющие леса, сенокосы и нивы.
Говорят, что у Жыжа 12 глаз, и когда он решает выбраться на землю и прогуляться по какой-нибудь деревне, то свет его очей освещает все вокруг даже самой темной ночью.

Чехи и словаки Жыжа зовут Жаркооким. От его взгляда все загорается, а скалы рассыпаются в пыль, поэтому он никогда не открывает все свои двенадцать глаз, а смотрит лишь одним, да и то крепко прищурясь.

Приехал стрелец из дальних краев наведать свояка, а в деревне бабы голосят, мужики затылки чешут.

- О чем печаль? - стрелец спрашивает.

- Да ночью опять, как о прошлогодье, по деревне Ховала бродил со своими слугами - разбойными молодцами. Унесли все, что плохо лежит. Сети рыболовные с шестов для просушки, упряжь конскую, что в конюшню убрать забыли. Мельницу-крупорушку ручную, что в амбар забыли отнести. Телят-жеребят-козлят увели, которых в хлев не заперли. Уволокли все подчистую!

- А каков он, этот Ховала?

- Да старик седобородый с клюкою. На голове корона, вокруг нее двенадцать глаз огненных: ничто от них не скроется.

- Что ж мужики-то ваши деревенские за добро свое не вступились? - удивляется стрелец.

- Поди вступись, - свояк отвечает. - Лучами из глаз своих Ховала так ослепит - потом три дня будешь незрячим ходить, молочком козьим глаза протирать. Нет управы на Ховалу, нет.

Поразмыслил стрелец и спрашивает:

- Как бы мне, свояк, того Ховалу разыскать?

- И не помышляй. Хоромы его за Волчьей падью, на Стожар-горе. Туда ни пройти, ни проехать. Днем птицы с железными клювами заклевывают неосторожного путника до смерти, ночью волки рыщут, добычу себе кровавую ищут.

- Нам, стрельцам, бояться грех. Ладно, утро вечера мудренее. А к утру приготовь мне, свояк, три дюжины факелов смоляных, да шкуру толстую бычью в чане размочи, да латы железные со шлемом стальным кузнец пусть выкует. Авось найдем управу и на Ховалу, возвернем ваше добро!

Всю ночь ковал деревенский кузнец латы со шлемом, а свояк стрельца факелы готовил да вымачивал в чане бычью шкуру.

Утром облачился в доспехи стрелец, коня вместо попоны шкурою покрыл, факелы в мешок положил и к седлу приторочил. Простился со свояком и отправился в путь-дорогу.

Вот подъезжает уже на закате дня к Волчьей пади. А в небесах-то темным-темно от страшных птиц, каких стрелец и видом не видывал. Кричат они, клюют чужаков носами железными, а поделать с ними ничего не могут: конь бычачьей кожей защищен, от солнца затвердевшей, а на латах и шлеме стрельца клювы ломаются.

Ночь настала. Волки вышли на охоту, глазами люто во тьме сверкают. Поджег стрелец огнивом факел - звери-то и отпрянули: боятся огня, как черт ладана. Так и ехал всю ночь по Волчьей пади отважный стрелец, так и остались они с конем целы и невредимы.

Утром добрались до Стожар-горы, тут, у своих хором, встречает их сам Ховала.

- Зачем припожаловал, гость непрошеный? - спрашивает.

- Отдай добро, кое в позавчерашнюю ночь награбил, - отвечает стрелец, с коня не сходя. По-хорошему отдай. Не то саблей порублю, конем потопчу.

Усмехнулся старик, заиграли, зажмурились двенадцать глаз вокруг его короны - и помутился в глазах стрелецких белый свет. А конь рухнул как подкошенный и всадника придавил.

Очнулся стрелец в горнице, резьбою затейливой изукрашенной. Поднялся, выглянул в окно - батюшки-светы, на дворе уж осень, листья желтеют, паутина летает, журавли клином тянутся к югу. Тут входит в горницу Ховала и говорит с улыбкою:

- Долгонько спал ты, гость непрошеный. Теперь понял, каково невежей быть, хозяину чести не оказывать?

- Прости меня, старче, за горячность. Сам понимаешь: мы, стрельцы, - лихие молодцы. Больно уж людишек деревенских, ограбленных, жалко мне стало!

- Кого ты жалеешь, лихой молодец, жизнью своей понапрасну рискуя? Нерадивых, да нерачительных, да неосмотрительных, да непамятливых, да нехозяйственных. У хорошего-то хозяина все под присмотром, все под замком. А плохо лежащее - моя добыча. Вот я ее и ховаю, прячу. Так предначертано небесами.

Молчит стрелец, не знает, что сказать.

- Ладно, повинную голову меч не сечет, - сказал Ховала мирно. - Верну пожитки деревенские, дабы тебе, храброму стрельцу - лихому молодцу, не краснеть перед людьми за напрасное путешествие. Так и быть!

Вернулся стрелец в деревню с целым обозом разного добра: сетями рыболовными, упряжью конской, мельницей-крупорушкой, телятами-жеребятами-козлятами. А деревенские уж и не чаяли увидеть его живым.

[Buddha]

Леший

Нажмите, чтобы прочитать

Леший, лесовик, лешак, лесовой, лесун, лесник - дух леса в славянской мифологии. Обитает леший в каждом лесу, особенно любит еловые. Одет как человек - красный кушак, левая пола кафтана обыкновенно запахнута за правую, а не наоборот, как все носят. Обувь перепутана: правый лапоть надет на левую ногу, левый - на правую. Глаза у лешего зеленые и горят, будто угли.
Как бы он тщательно ни скрывал своего нечистого происхождения, ему не удается это сделать: если посмотреть на него через правое ухо лошади, леший отливает синеватым цветом, ведь кровь у него синяя. Бровей и ресниц у него не видно, он корноухий (правого уха нет), волосы на голове зачесаны налево.

Леший может стать пнем и кочкой, превратиться в зверя и птицу, он оборачивается медведем и тетеревом, зайцем, да кем угодно, даже растением, ведь он не только дух леса, но и его сущность: он мхом оброс, сопит, будто лес шумит, он не только елью показывается, но и стелется мохом-травою. Леший отличается от прочих духов особыми свойствами, присущими ему одному: если он идет лесом, то ростом равняется с самыми высокими деревьями. Но в то же время, выходя для прогулок, забав и шуток на лесные опушки, он ходит там малой былинкой, ниже травы, свободно укрываясь под любым ягодным листочком. Но на луга, собственно, он выходит редко, строго соблюдая права соседа, называемого полевиком, или полевым. Не заходит леший и в деревни, чтобы не ссориться с домовыми и б пенниками, - особенно в те деревни, где поют совсем черные петухи, живут при избах «двуглазые» собаки (с пятнами над глазами в виде вторых глаз) и трехшерстные кошки.

Зато в лесу леший - полноправный и неограниченный хозяин: все звери и птицы находятся в его ведении и повинуются ему безответно. Особенно подчинены ему зайцы. Они у него на полном крепостном праве, по крайней мере, он даже имеет власть проигрывать их в карты соседнему лешему. Не освобождены от такой же зависимости и беличьи стада, и если они, переселяясь несметными полчищами и забывая всякий страх перед человеком, забегают в большие города, причем скачут по крышам, обрываются в печные трубы и прыгают даже в окна, - то дело ясное: значит, лешие целой артелью вели азартную игру и побежденная сторона гнала проигрыш во владения счастливого соперника.

Настоящий леший голосист: умеет петь без слов и подбодряет себя хлопаньем в ладоши. Поет он иногда во все горло (с такой же силой, как шумит лес в бурю) почти с вечера до полуночи; он не любит пения петуха и с первым выкриком его немедленно замолкает.
Носится леший по своим лесам как угорелый, с чрезвычайной быстротой и всегда без шапки.
Лешие умеют хохотать, аукаться, свистать и плакать по-людски, и если они делаются бессловесными, то только при встрече с настоящими, живыми людьми.

Лешие не столько вредят людям, сколько проказят и шутят, и в этом случае вполне уподобляются своим родичам - домовым. Проказят они грубо, как это и прилично неуклюжим лесным жителям, и шутят зло, потому что все-таки они не свой брат крещеный человек. Самые обычные приемы проказ и шуток леших заключаются в том, что они «обводят» человека: всякого углубившегося в чащу с целью собирать грибы или ягоды они либо «заведут» в такое место, из которого никак не выбраться, либо напустят в глаза такого тумана, что совсем собьют с толку, и заблудившийся человек долго будет кружить по лесу на одном и том же месте.

Однако во всех таких приключениях леший все-таки не ведет людей на прямую погибель, как делает это настоящий дьявол. Притом от проказ лешего можно легко отчураться, конечно, прежде всего молитвой и крестным знамением, а затем при помощи известных приемов, которым учат с малолетства, по заповедям отцов и прадедов. Так, заблудившемуся рекомендуется присесть на первой же колоде, снять с себя и выворотить наизнанку носильное платье и затем в таком виде надеть на себя. Обязательно при этом также левый лапоть надеть на правую ногу или правую рукавицу на левую руку.

Если же в беду попали двое или трое, то им следует всем переменяться одеждой, предварительно выворотив ее наизнанку (в этом случае рекомендуется подражать обычаю того же лешего, у которого все навыворот и наизнанку). Можно точно так же вызволиться из беды, проговоривши любимую поговорку лешего, которую удачливые люди успели подслушать у него издали: «Шел, нашел, потерял» или закричать: «Овечья морда, овечья шерсть», - и сразу леший исчезнет с криком: «А, догадался!»

Бывают, впрочем, случаи, когда все способы борьбы с лешими оказываются бессильными. Это случается раз в год, в тот заповедный день, когда лешие бесятся (4/17 октября), на Ерофея-мученика. В этот день знающие крестьяне в лес не ходят.

Накануне Иванова дня (24 июня/7 июля) лешего легко можно было увидать в лесу и даже заключить с ним договор. Это старались сделать особенно пастухи, чтобы звери лесные не губили стадо. Праздником для леших считается Ильин день (20 июля/2 августа), когда открываются волчьи норы, всякое зверье бродит на свободе. На Агафона-огуменника (22 августа/4 сентября) лешие выходят из лесу и носятся по деревням, норовя раскидать снопы, поэтому хозяева в этот день и ночь стерегут свои гумна в тулупах, надетых навыворот, обмотав головы полотенцами и держа в руках кочергу.

14/27 сентября, на Воздвиженье, лешим тоже свобода в лесу: крестьяне не ходят туда, опасаясь попасть на сборище змей и лесовиков, которые прощаются со всем зверьем до будущей весны. Ну а после Воздвиженья указано лешим на Ерофея-мученика (4/17 октября) пропадать или замирать. Перед этим они учиняют неистовые драки, ломают с треском деревья, зря гоняют зверей и наконец проваливаются сквозь землю, чтобы явиться на ней вновь, когда она отойдет, оттает весной, и начать снова свои проказы все в одном и том же роде.

Вообще, побаиваясь злых и неожиданных затей лешего, лесной народ не прочь над ним посмеяться, а пользоваться его именем как ругательным словом вся крещеная Русь считает первым удовольствием («Иди к лешему», «Леший бы тебя задавил» и т.п.).

Миф о леших недаром просуществовал на Земле тысячелетия. По народным воззрениям, леший служит как бы бессознательным оружием наказания за вольные и невольные грехи человека. Например, леший на виду у всех унес мужика за то, что тот, поднимаясь на колокольню, ругался непотребным словом. Еще сильнее карает леший за произнесение проклятий, и если случится, например, что роженица, потерявши в муках родов всякое терпение, проклянет себя и ребенка, то ребенок считается собственностью лешего - сразу, как только замер последний звук произнесенного проклятия. Обещанного ему ребенка леший уносит в лес тотчас по рождении, подкладывая вместо него «лесное детище» - больное и беспокойное. Если же каким-нибудь чудом заклятого ребенка успеют окрестить ранее, так что взять его сразу нельзя, то леший ждет до семи лет отрочества и тогда сманивает его в лес (лешему дана одна минута в сутки, когда он может сманить человека).
В лесу проклятые живут недолго и скоро умирают. А если и случится, что кто-нибудь из них, по усиленным молитвам матери, выживет, то находят его в самом жалком виде: ходит он одичалым, не помнит, что с ним было, и сохраняет полнейшее равнодушие ко всему, что его может ожидать при совместной жизни с людьми.

Деревенские слухи очень настойчиво приписывают лешим страсть к женщинам и нередко обвиняют их в похищениях девушек. Приписывают им и жен одинаковой с ними породы (лешачиха, лешуха), и детенышей (лешеня).

В стародавние времена пастухи в начале лета заключали с лешим договор: молоко из коров не высасывать, скотину в болота не загонять и т. д. Если договор нарушался, писали на обидчика жалобу на широкой доске и подвешивали к дуплистому дереву в чащобе - пусть Дед Лесовик разберется.

[Царь Атей]

Легенда о кракене

Нажмите, чтобы прочитать

Слово “кракен” произошло от скандинавского Krabbe: в древности люди были весьма просты в зоологических понятиях и называли крабом (морским пауком) всякую тварь, имевшую множество конечностей. Кракен — общее название для гигантских кальмаров и гигантских спрутов, но в рамках этой публикации мы остановимся на рассмотрении именно первых (гигантские кальмары раз в 10 больше самых больших спрутов, а потому к ним более применимо название “монстров глубин”).

Легенда о кракене имеет древнее происхождение, ее распространенность среди северных народов в древности подтверждается многочисленными свидетельствами встречавшихся с монстром северных моряков. Одна из первых обстоятельных попыток разъяснения загадки появилась в книге Понтоппидана “История природы Норвегии (1752-1753). Этот образованный служитель церкви, бывший епископом Бергена с 1746 по 1764 год, посвятил целую часть двухтомного произведения исследованию легендарных животных северных морей, мысль о существовании которых казалась ему не лишенной основания. Начав с рассказов о сиренах и морском змее, он перешел к описанию того, кого называл “бесспорно, самым огромным морским чудовищем”.

“Его называют Krake, Kraxe, a чаще — Krabbe. Это название вполне походит к округлому, сплющенному существу, имеющему множество конечностей, или “ветвей”. Называют его также “Ankertrold” (якорь-злодей), но, кажется, никто из древних или современных авторов не имеет об этом создании ясного представления”.

“Наши рыбаки,— пишет Понтоппидан,— единодушно утверждают, что иногда, особенно в жаркие летние дни, выходя в открытое море, они сталкиваются с сильным изменением глубины (35-50 м вместо ожидаемых 145-180-ти). В таких местах, как правило, почти полностью отсутствует рыба. Рыбаки с трудом забрасывают свои снасти, из чего делают вывод, что под ними на глубине находится кракен. По их мнению, именно это существо не позволяет нормально измерить глубину, создавая преграду для зонда. Впрочем, таким встречам, как правило, рады, так как они считаются предзнаменованием успешной ловли. Иногда более двадцати лодок собираются над кракеном так близко друг к другу, что становится почти невозможным продолжать ловлю: остается только наблюдать с помощью зонда за глубиной. Ее уменьшение свидетельствует о том, что животное поднимается к поверхности. И тогда, не теряя времени, рыбаки прекращают ловлю, хватаются за весла и как можно скорее уплывают на нормальную глубину, где могут чувствовать себя в безопасности. Остановившись, они наблюдают, как на поверхности воды появляется огромный монстр: он Всплывает, пока не показывается все его тело, которое человеческий глаз не способен охватить взглядом. Его спина, имеющая около двух километров в окружности, с первого взгляда напоминает скопление островков, окруженных некой субстанцией, плавающей и колышущейся, как морские водоросли. То здесь, то там на поверхности воды появляются бугры, похожие на песчаные отмели, над которы ми подскакивает множество маленьких рыбок, пока “отмели” снова не погружаются в воду. И тогда над морской поверхностью вырастают, постепенно расширяясь, многочисленные блестящие шипы, или рога, достигающие порой в высоту и ширину размеров средних корабельной мачты. Рассказывают, что, если бы "руки" этого создания обхватили даже самый большой военный корабль, они бы увлекли его за собой в бездну.

После того как в течение нескольких коротких минут монстр находится на поверхности воды, он начинает медленно опускаться; и в этот момент опасность так же велика, как и прежде, — погружаясь, животное производит такие круговороты и всплески воды, что утягивает за собой все вокруг.

Поскольку это необычное животное, по всей вероятности, относится к скатам или морским звездам, его “руки” (или “рога”) являются, по существу, щупальцами. С их помощью кракен может перемещаться в пространстве и добывать себе пищу, поиск которой значительно упрощается благодаря его способности источать сильный, приманивающий рыб аромат.

Старые, опытные рыбаки знакомы с еще одной странной особенностью кракена. Они наблюдали, как несколько месяцев подряд это животное не прекращая поглощает пищу, переварив которую, в следующие несколько месяцев оно извергает содержимое своего пищеварительного тракта обратно в море. Во время такого кишечного очищения поверхность воды окрашена экскрементами и кажется густой и мутной. Говорят, что эта “тина” так нравится на запах и вкус рыбам, что они сплываются со всех сторон и немедленно собираются над кракеном; и тогда он раскрывает свои щупальца и проглатывает долгожданных гостей, чтобы, переварив, преобразовать в очередную порцию приманки для их же сородичей”.

Такова легенда о кракене. Долгое время с подачи Понтоппидана о нем думали как о фантазии моряков: животное размером в два километра - даже тогда наука такое считала невозможным.

[Buddha]

Нашел достаточно интересный миф...

Мать Сыра Земля

Мать Сыра Земля - важный персонаж в славянской мифологии с древнейших времен.
Земля представлялась воображению язычника, обожествлявшего природу, живым человекоподобным существом. Травы, цветы, кустарники, деревья казались ему ее пышными волосами; каменные скалы признавал он за кости (заметно созвучие слов «скала» и «скелет»); цепкие корни деревьев заменяли жилы, кровью земли была сочившаяся из ее недр вода. И, как живая женщина, она рождала существ земных, она стонала от боли в бурю, она гневалась, учиняя землетрясения, она улыбалась под солнцем, даруя людям невиданные красоты, она засыпала студеною зимой и пробуждалась по весне, она умирала, обожженная засухой и возрождалась после дождей. И, точно к истинной матери, прибегал к ней человек во всякую пору своей жизни. Помните в сказках? Припадет богатырь к сырой земле - и преисполнится новых силушек. Ударит в землю копьем - и она поглотит черную, ядовитую змееву кровь, воротив жизнь загубленным людям. Кто не почитает земли-кормилицы, тому она, по словам пахаря, не даст хлеба - не то что досыта, а и впроголодь; кто сыновьим поклоном не поклонится Матери Сырой Земле, на гроб того она ляжет не пухом легким, а тяжелым камнем. Кто не захватит с собою в дальний путь горсти родной земли - никогда не увидит больше родины, верили наши предки.
Больные в старину выходили в чистое поле, били поклоны на все четыре стороны, причитывая: «Прости, сторона, Мать Сыра Земля!» 3 «Чем заболел, тем и лечись!» - говорит народная Русь, и советуют старые люди выносить тех, кто ушибся-разбился, на то самое место и молить землю о прощении.
Земля и сама по себе почитается в народе целебным средством: ею, смоченной в слюне, знахари заживляют раны, останавливают кровь, а также прикладывают к больной голове. «Как здорова земля, - говорится при этом, - так же и моя голова была бы здорова!»

«Мать Сыра Земля! Уйми ты всякую гадину нечистую от приворота и лихого дела!» - произносится кое-где еще и теперь при первом выгоне скотины на весенний подножный корм.
«Пусть прикроет меня Мать Сыра Земля навеки, если я вру!» - говорит человек, давая клятву, и такая клятва священна и нерушима. Те, кто братается не на жизнь, а на смерть, смешивают кровь из разрезанных пальцев и дают друг другу по горсти земли: значит, отныне родство их вечно!

А в стародавние годы находились такие ведуны-знахари, что умели гадать по горсти земли, взятой из-под левой ноги желающего узнать свою судьбу. «Вынуть след» у человека всегда считалось самым недобрым умыслом. Нашептать умеючи над этим вынутым следом - значит, по старинному поверью, связать волю того, чей след, по рукам и ногам. Суеверные люди боятся этого как огня! «Матушка-кормилица, сыра земля родимая, - отчитываются от такой напасти, - укрой меня от призора лютого, от всякого лиха нечаянного. Защити меня от глаза недоброго, от языка злобного, от навета бесовского. Слово мое крепко, как железо. Семью печатями оно к тебе, кормилица Мать Сыра Земля, припечатано - на многие дни, на долгие годы, на всю жизнь вековечную!»

«Всю жизнь вековечную» Мать Сыра Земля растит-питает хлеб насущный на благо народное; унимает «ветры полунощные со тучами», удерживает «морозы со метелями», поглощает силу нечистую. Всегда она остается все той же матерью для живущего на ней и ею народа, который своим внукам-правнукам заповедовал любовь и почтение к земле родимой. Как траве-мураве не вырасти без горсти земли, так и русскому народу не прожить на белом свете без земли-кормилицы. Как без пахаря-хозяина и добрая земля - горькая сирота, так и он без земли - что без живой души в своем богатырском теле!

Плодотворная сила солнечных лучей и дождевых ливней, ниспадающих с небесного свода, возбуждает производительность земли, и она, согретая и увлажненная, растит травы, цветы, деревья и дает пищу человеку и животным. Это естественное и для всех наглядное явление послужило источником древнейшего мифа о брачном союзе Неба и Земли, причем Небу придана воздействующая, мужская роль, а Земле - воспринимающая, женская. Летнее Небо обнимает Землю в своих горячих объятиях, как невесту или супругу, рассыпает на нее сокровища своих лучей и вод, и Земля становится чреватою и несет плод: не согретая весенним теплом, не напоенная дождями, она не в силах ничего произвести. В зимнюю пору она каменеет от стужи и делается неплодною; с приходом же весны Земля, по народному выражению, «принимается за свой род».
«Не Земля родит, а Небо», - выражается пахарь пословицею, обозначая тем, что без влияния благоприятных условий, посылаемых небом, земля бессильна дать урожай...

По воззрению южных славян, земля плоская и круглая. На краю света купол неба соединяется с землею.
Землю держит на роге вол или буйвол; время от времени он устает, перебрасывает ношу на другой рог - отсюда и землетрясения.
В подземном мире тоже живут люди, все там устроено по-нашему: те же растения, птицы, животные.
При сотворении мира вся-вся земля была ровная, как луг, но когда Господь рыл русла рек и морей, пришлось ему из песка и камней создать холмы и горы.

У некоторых западнославянских племен Земле покровительствовала Девица-Земина. В ее честь варили пиво и пекли хлеб. Преподносили этот дар богине и говорили: «Земина, разносящая цветы, зацвети житом, пшеницей, ячменем и всяким злаком».

Древнеримский историк Тацит писал о славянах, живших на острове Руен (Рюген): «Они воздают общее поклонение богине земли и верят, что она вмешивается в человеческие дела, посещает народы. Стоит на острове океана нетронутый лес, и в нем хранится священная колесница, покрытая завесой: прикасаться к ней дозволено одному лишь жрецу. Он узнаёт, что богиня присутствует в святилище, и, везомую на колеснице коровами, сопровождает с великим благоговением».
Мужским воплощением Земины был бог Земенник, или Потримп. Пиры в его честь устраивали осенью, когда собран весь урожай. Это был бог плодородия с веселым лицом, он увенчан зеленым венком. В его святилище стоял горшок, доверху полный хлебными зернами. В другом горшке спала священная змея бога, которую поили молоком.

Путешественники древних времен так описывали празднества в его честь: «Когда зерно убрано с полей, люди сходятся в некое место, предназначенное для бесед и сборищ, - мужчины с женами и детьми, со слугами и всеми • своими родичами, объединенные между собой повиновением. Столы, лавки и иные места, на которых они свои беседы отправляют, посыпают травой, поверх которой кладут хлеб, по краям хлеба с двух сторон ставят по две корчаги пива. Затем приносят телят, поросят, домашнюю птицу, каждой твари по паре, потом в жертву богу забивают. И приговаривают: «Это тебе, о Земенник-бог, жертвуем и благодарение производим, ибо нас в этот год в здравии и достатке хранил. Теперь же тебя просим, чтобы нас от огня, от войны, от морового поветрия и от всех врагов наших охранил».

Потом, эти жертвы сварив, празднуют, но прежде чем начнут есть, от каждого блюда отрезая, под стол, под лавки, за печь и во все углы в избе и в сени бросают, говоря: «Это тебе, наш Земенник, жертвуем, бери и ешь, сердечно просим!»

Всем советую почитать.

[Царь Атей]

Дева в клеткеЭльдар полагают, что их боги погибли при пробуждении Слаанэша. Однако на одном из искусственных миров бытует легенда, гласящая, что богиня Иша не была погублена Темным Князем. Согласно этой легенде, тогда, когда Бог Наслаждений захватил Ишу, ее мольбы о помощи тронули насквозь прогнившее сердце Дедушки Нургла.Нургл выиграл в войне и забрал Ишу как свой выигрыш.. Богиня Жизни и бог распада казались невозможной парой, но Нургл любит ее как никто другой. Нургл по-своему показывает свою любовь, держа ее пленницей в клетке в садах Нургла, в углу комнаты, где он держит котел, в котором он создает все болезни.Когда Дедушка Нургл создает особенно заразное варево, он заставляет Ишу испить эту гнилостную смесь, после чего с нарастающим возбуждением наблюдает за симптомами последней сотворенных им болезней.Хотя Иша может исцелить себя от последствий болезни, скорость, с которой богиня избавляется от отравы позволяет Чумному Владыке определить эффективность своих творений. Если Нургл остается доволен, то он возвращается к своим котлам и опустошает их содержимое в бездонную канаву. Заразная жидкость впоследствии изливается в виде дождя на один из миров смертных. Если же смесь не встречает одобрения Отца Чумы, он выпивает содержимое котла, после чего сблевывает его обратно и начинает работу заново.Пока же Нургл занят созданием новых вирусов, Иша нашептывает смертным способы исцеления от перенесенных ею болезней.

Сообщение отредактировал Царь Атей: 03 мая 2010 - 13:53

[Buddha]

Интересный миф нашел...

Четыре всадника Апокалипсиса

Четыре всадника Апокалипсиса — библейские персонажи, персонифицирующие собой катастрофы и катаклизмы, предваряющие события второго пришествия и Страшного суда. Описываются в шестой главе Откровения Иоанна Богослова*.

Появлению каждого из всадников предшествует снятие Агнцем печатей с Книги Жизни. После снятия каждой из первых четырёх печатей тетраморфы* восклицают Иоанну — «иди и смотри» — и перед ним поочерёдно появляются апокалиптические всадники.

Всадник на белом коне

Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он [как] победоносный, и чтобы победить.
(Откр.6:2)
Как правило в христианской традиции трактуется как Антихрист. Однако, белый цвет его коня так же ассоциируется с праведностью, а в 19 стихе книги Откровения Иисус описывается сидящим именно на белом коне, что породило другую точку зрения, а именно то, что первый всадник возможно сам Иисус. В традиционной трактовке нарицательное имя всадника — «Чума» («Мор»).

Всадник на рыжем коне

И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.
(Откр.6:4)
Второго всадника ассоциируют с войной, из-за цвета его коня и меча. Нарицательное имя всадника — «Война» («Брань»).


Всадник на вороном коне

И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей.
(Откр.6:5)
Цвет коня третьего всадника намекает на цвет падшего [от голода] скота, а весы (мера) указывают на «безжалостное правосудие». Так же на голод намекает следующая строка:

И слышал я голос посреди четырех животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай.

И хотя современному человеку данные цены ничего не говорят, во времена Иоанна Богослова это было чрезвычайно высокой ценой. Нарицательное имя всадника — «Голод» («Глад»).


Всадник на бледном коне

И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными.
(Откр.6:8)
Единственный всадник, чьё имя напрямую упоминается в Библии. Несмотря на то, что в русском синодальном переводе конь обозначается как «бледный», в греческом было использовано специальное слово[1] для обозначения нездорового зеленоватого оттенка. Нарицательное имя всадника — «Смерть».

Тетраморф*

Нажмите, чтобы прочитать

Тетраморф (греч. τετραμορφος — четырёхвидный) — в иудео-христианской мифологии и богословии — крылатое существо из видения пророка Иезекииля, единого с четырьмя лицами: человека, льва, тельца и орла. В Откровении Иоанна Богослова тетраморф представлен в образе отдельных Четырёх апокалиптических существ (лат. quattuor animalia, они же Четыре живущих, у протестантов — Четыре живых существа), которые являются стражами четырёх углов Трона Господа и четырёх пределов рая.

Позднее эти животные были истолкованы как символы четырёх евангелистов и термин «тетраморф» стал применяться в описании их иконографии. Существа стали Символами евангелистов и формой их традиционного символического изображения: Матфей в образе ангела, Марк в образе льва, Лука в образе тельца, Иоанн в образе орла. Каждый из них крылат и держит Евангелие.

В Каббале эти существа носят название «хайот а-кодеш» (букв. «святые животные»).

Откровение Иоанна Богослова*

Нажмите, чтобы прочитать

Открове́ние Иоа́нна Богосло́ва — название последней книги Нового Завета (в Библии). Часто также упоминается как Апока́липсис (редк. Апока́липс, с прописной буквы, от греч. ἀποκάλυψις — раскрытие, откровение).

В этой книге Откровения описываются события, которые произойдут перед Вторым пришествием Иисуса Христа на землю и будут сопровождаться многочисленными катаклизмами и чудесами (огонь с неба, воскрешение мёртвых, явление ангелов), поэтому слово «апокалипсис» часто употребляют как синоним для конца света или для катастрофы планетарного масштаба. От этого слова образовались термины апокалиптика и постапокалиптика, обозначающие жанры научной фантастики, в которых действия развиваются в мире во время или после какой-либо глобальной катастрофы, соответственно. Книга описывает также само второе пришествие Иисуса Христа и события после него.

Содержание

По содержанию и своему стилю «Апокалипсис» резко отличается от других текстов Нового Завета, там излагается полученное Иоанном от Бога откровение. Посредством видений Иоанну открылось предстоящее рождение антихриста на Земле, второе пришествие Иисуса Христа, конец света, Страшный суд. В книге присутствуют образы, ставшие темой для многочисленных богословских толкований: апокалиптические всадники, вавилонская блудница, Жена, облечённая в солнце и др. В «Апокалипсисе» упомянуто Число зверя — 666, в ходе истории многократно предлагались различные расшифровки значения этого числа.

Книга Откровения заканчивается пророчеством о том, что победа Бога над грехом увенчает тяжёлую борьбу. В обновлённом творении («новое небо и новая земля») Бог будет пребывать среди людей в вечном Небесном Иерусалиме. Заканчивается книга Откровения словами «гряди, Господи Иисусе», навсегда ставшими для учеников Христа выражением горячего желания приблизить эту грядущую победу.

Откровение подводит итог всему тому, что было сказано об этом в библейской традиции. Иоанн прибегает в нём к образам, заимствованным из ветхозаветных пророчеств, подчёркивая тем самым преемственность ветхозаветного и новозаветного откровения.

Источник:

Нажмите, чтобы прочитать

]]>http://dic.academic....f/ruwiki/545702]]>

[Reinmar]

Башкирская легенда

Последний из Сартаева рода

Нажмите, чтобы прочитать

Мой разум кипит, когда я вспоминаю все это! Но я заставлю свой язык рассказать вам все, что было.
Слушайте все!
Имя мое – Джалык. Я – сын Бурнака, сына Ташкая, из Сартаева рода. Моя тамга – хвост лисицы. И я был когда-то не последним яу. Да. Меня называли прежде и аксакалом и бием. И я когда-то жил хорошо. Кибитка моя стояла близ высокого холма Чиялы-Туб. Стада мои паслись под надзором одного главного пастуха, которого я поставил башлыком над остальными. Он был из народа джунгар и мог хорошо видеть ночью, потому что не клал в шурпу соль. Он был взят мною в ясыр. Он попробовал бежать – я поймал его. Я прибил его ухо к деревянной колоде, из которой поят лошадей. Я сделал его своим рабом. Это – хорошо.
Я был молодым и сильным. Я мог легко носить в руках двухлетнего жеребенка Когда родился мой первый сын, мне было столько лет, сколько будет восемь раз по четыре и еще один год.
Я имел трех жен. Они стлали дня меня мягкий палас, когда я, опьянев от выпитого кумыса, ложился отдыхать. Я выезжал со своим соколом на охоту. Я пил кумыс Я веселился. Да, я жил.
Когда туря-Менгу послал мне свою басму – я отослал ее обратно, И еще прибавил к этому надломленную стрелу и мертвую мышь. Я смеялся над ним. Я сам имел свой пернач и тамгу. Я сам ими мог распоряжаться, как мне было угодно. Я был и аксакалом и бием.
Хха! туря-Менгу наелся грязи!
Для того, чтобы отомстить, он собрал своих сарбазов и пошел на меня войной. Джумран! Он остановился на правом берегу Ак-су и приказал своим глупым сарбазам кричать: «Ур! ур!» Мои люди много смеялись и свистали в ответ, прижимая к губам пальцы.
Потом моя стрела скоро нашла горло туря-Менгу, и он утонул в реке.
Так было.
Вот так я жил, пока не пришел Тимер со своими мурзами и атабеками.
Слушайте все!
Я расскажу вам о своих детях. Их было двое. Это были два сына.
Когда родился первый, я дал ему имя – Кармасан. Второго же я назвал Сермасаном, в память брата моего отца.
Их нет теперь.
Они ушли от силы света.
Но имена их огнем выжжены в моем сердце!
Смерть – есть чаша, из которой все живущее вынуждено пить.
Я скажу:
Они нисколько не походили друг на друга, хотя и были дети одной матери, имя и торой было Улькун.
Старший был выше брата на полголовы и имел такие глаза, как хорошо созревшие ягоды смородины после дождя.
Он всегда смел и отважен, как раненый беркут. Я видел после:
Барласы Тимера убили под ним коня. Уже аркан мурзы Кутлубека готовился опуститься на его шею. Но он вскочил, схватил Кутлубека и прыгнул с ним вниз со скалы в воду.
Его кистень разбивал одетые в железо головы атабеков, точно спелые орехи. За всю свою жизнь видел только шесть промахов своей стрелы. Он был егет.
Еще – Сермасан.
Видали ли вы когда-нибудь молодую надречную осокорь? Она стоит прямо потому, что она стройная. Да. И если ее качает ветром, она качается мягко. Она – всегда красивая. Щупай. Вот такой же был и мой Сермасан. Он услаждал мой слух своими песнями, он хорошо умел играть на курае. Он был и певцом и храбрым воином. И это было хорошо. Я любил его. Я любил их обоих. Они были мои дети, они были славные богатыри, имена их остались навечно,
О, Боже! Ниспошли на них милость твою!
Слушайте:
Аксакал Кара-Абыз имел дочь, которая затмевала своей красотой даже летнюю дуну. Ее волосы были много чернее, чем крыло ворона. Но цвет се лица был не желтее, чем свежий крут из овечьего молока. И когда смотрела она - то жар светился в ее глазах.
Гурия!
Ее имя было - Айбикэ. Она не красила брови и ногти в черное и красное. Она была молода и красива.
И вот:
Я увидел ее; я сказал своему сыну Кармасану:
– Сын мой! Твой брат еще молод. А ты знаешь, что по ту сторону Ак-су живет аксакал Кара-Абыз. У него есть дочь – Айбикэ. Рожденный женщиной – ищет женщину, чтобы дать себе подобных!
Такие слова я сказал Кармасану. И он понял меня, он не сказал «не знаю». Он не сказал также и «не хочу». Он был мне сын.
– Я послал Кара-Абызу три табуна овец и полтабуна кобылиц. Я дал жену Кармасану.
И я устроил большую свадьбу. Мои гости пили мед, пили кумыс. Они пели разные песни, пока не явился вестовой.
О, Боже! Дай терпенья!
Мысли мои путаются, как мокрые волосы в хвосте паршивого коня. Но я буду терпелив, я буду говорить до конца.
Итак:
Мы сидели, мы пили мед, мы пили кумыс, мы пировали. Все было хорошо. Настал вечер.
Когда затихли песни, я слышал: где-то звонко доили кобылиц и трещали в траве зеленые кузнечики. Я встал. Я пошел. Все было спокойно, как нужно. Я взглянул на небо: там не было туч. В вышине сверкал Ете-йондоз (Семизвездие), который так походит на опрокинутый черпак для кумыса. Все звезды его горели точно драгоценные камни, что так искусно вправляют в рукоятки мечей черчекские мастера. Да все было спокойно вокруг, но я что-то ждал, чего-то боялся.
И вот явился он: первый вестовой. Я помню: под ним был усталый жеребец. С боков его бежала горько пахнувшая пена на землю.
Вот что говорил вестовой. Он сказал мне:
– Туря! Я еду из Баракова аймака, что лежит подле большого сырта Ябык-Карагая. Я принес весть. Хан Тимер – да ослепнут его глаза! – идет сюда с полуденной стороны. Он ведет с собою много сарбазов и барласов. Да. Их столько, сколько может быть дурных мух в сухое жаркое лето. И с ним его мурзы и атабеки. Они идут сюда через горы. Их зеленые знамена уже видны по эту сторону Яика.
Вот такие вести услышал я от него. И я не сделал в своих глазах огонь, я не рассердился на этого бедного вестового. Я не приказал отрезать ему язык и повесить на шею за его худые вести.
Нет! Я ввел его в свою кибитку, я накормил его. Он был моим гостем. Я поступил хорошо?

* * *

Вестовой принес не ложные вести. Так и было. Они пришли.
Это случилось в ту пору, когда перестает куковать в лесу бессемейная кукушка.
Собаки! Псы! Они были тьма и двигались как тьма. Их было много. Мой раб джунгар – да будет имя его вонючим! – убежал к ним, чтобы показать брод через Ак-су. Тогда они взяли кожаные турсуки, они наполнили их воздухом, они привязали к своим седлам по одному с каждого бока. Они перешли Ак-су.
Я увидел их скрипучие арбы впервые за ближним тюбяком, что находится вправо от Чиялы-Туб. Они были от меня на расстоянии трех полетов стрелы, но я видел их лица, я понял:
Они несли смерть и рабство.
Я знал:
Их лошади и верблюды выпьют и загрязнят нашу воду, потопчут наши степи.
Я ушел. Я молился святому Хусейн-беку из земли Туркестан, но он не слышал меня. Я обратился к Кадыр-эль-Исламу, но он не явился, чтобы защищать наши кибитки. Мы были одни.
Тогда я встал, тогда я воскликнул:
– Смерть врагу!
Я увидел перед собой Кармасана и Сермасана. Они оба дышали горячо. Их глаза говорили:
Вперед!
И мои пошли.
Мы отправили далеко за полночь от места Чиялы-Туб наши кибитки и угнали стада. Мы кликнули всех мужчин, которые могли владеть буздыканом и мечом. Мы составили алай. Нас собралось не так много, как барласов Тимера, но каждый из нас был храбрым воином.
Я знаю:
В сердце каждого из нас тогда кипели отвага и ненависть. Мы шли защищать свои леса, защищать свои степи. Мы не хотели рабства. И когда явился к нам баскак Тимера и потребовал от нас «землю и воду» – я отпустил его обратно. Нет. Я приказал его вымазать медом и посадить в муравейник. Ха! Как он визжал тогда! Точно щенок, когда ударят его палкой!
А как мы дрались!
Я не раз ломал свои копья о крепкие щиты атабеков. Я не раз заставлял их грызть и царапать ногтями ее. Остроту своей сабли я испробовал о головы и сотенных, и темников, и простых сарбазов.
Сам Тимер – да жалит его змея! – слышал свист моей стрелы.
Ах-хай! Я знал, что такое решимость и верный удар с левого плеча!
Я видел Кармасана: он голыми руками изорвал бехтерь Тургутбея, как будто это был ветхая рубаха из верблюжьей шерсти. Да. Его рука была тяжелее и крепче, чем копыто лося. Кулаки его сжимались только для того, чтобы душить. Он заставил умереть многих батырей Тимера!
Сермасан!
Он был со мной, я видел: его сабля резво порхала среди вражеских клинков. Конь его часто вздымался на дыбы, чтобы кусать лицо врага...
Мы дрались.
Мы были все выносливы, мы были храбры, мы были яу. О нас пели песни. Но нас мало, и мы отступали. Нет, нет! Мы не бежали!

* * *

Я вам скажу:
Когда рана в живот или грудь – смерть. Будь то конь или воин.
Кармасан и Сермасан!
Зачем я буду говорить о том, что вы умерли?
Знайте:
Я оставил людям о вас хорошую память. Ведь вам, за Ак-су, текут две реки, которые извиваются, как серебряная надпись из Аль-Корана над преддверием Газиевой мечети. У них тогда еще не было имен, мы их никак не называли. И вот я дал ваши имена, я похоронил вас там!
Дети мои!
Да будет над вами милость пророка!
А потом:
Я ушел. Я отомстил за вас. Да, я не брал никого в полон, я только убивал.
Стоны поверженного врага – приятны воину. Слова о пощаде веселят его сердце. Кто скажет, что это не так?
Но я заткнул свои уши ненавистью, и в глазах моих сверкала месть. Да, да. Я не брал никого в полон, я только убивал. Я вырывал всем глаза, я клал туда соль, я зарывал в землю. И это было хорошо. За это враги прозвали меня: разбойник.
Ай-хай, как я мстил!
Знайте все: это я с Тятигасом переплыл темной ночью Дим во дни весеннего разлива и убил Улукая! Он лежал у костра, окруженный своими батырами. Но наши руки были достаточно крепки еще в то время, чтобы заставить их умереть. А их было в пять раз больше, чем нас. Нас же было только двое и ночь.
Ха! Как нам было тогда весело!
Мы убили их всех, мы обрезали им уши и бросили в горячую золу костра. Мы были победителями!
Помню:
Я встретил Тугай-бея. Он ехал куда-то один в сопровождении молодого джуры. Проклятье! Он осмелился еще кричать мне худые слова, ядовитые, как корень аксыргака. И я сделал то, что нужно было сделать. Я погнал своего коня, я настиг его, я отрезал ему голову!.. А потом, – знайте, люди! – я отослал эту голову самому Тимеру, – да спалит его огонь! – которого за хромую ногу прозвали Аксаком.
Вот что я сделал.
Я мстил.
Враги мои страшились меня больше, чем заяц коршуна. Они поворачивали мне свою спину еще прежде, чем я успевал взмахнуть своим буздыханом. Уже при одном упоминании моего имени они начинали дрожать, как дрожат глупые маленькие жеребята, когда заслышат голос волка.
Ха-ха! Они меня назвали: разбойник!
Трусы! Выгребная яма – вам могила!

* * *

Судьба родившегося в год барса подобна весеннему вару, изменчивому, как женщина, которая есть и тепло и холод. Это – так.
Но я скажу:
– Горькое и сладкое узнает только отведавший.
Вот дорога моей судьбы привела меня наконец уже к закату солнца и мне ничего не нужно. Для меня все прошло. Я лишился своей кибитки, лишился своих стад лишился всего. Теперь я бездомная собака, подбирающая обглоданные кости. Я – барсук, потерявший свою нору.
Я брожу теперь из коша в кош и греюсь подле чужого огня. Мне дают только одну баранью лопатку за чужим котлом. Я ношу также чужой халат и спать ложусь на чужую кошму.
У меня ничего нет!
Я – нищий.
Где мои друзья, руки которых когда-то лежали в моих руках?
Их нет.
Где батыр Сарым? Где Тятигас? Где Хани Углан?
Они ушли. Их глаза уже давно протекли в землю.
Я – один. Я – последний из Сартаева рода.
Но знайте:
Я был не последний яу!
Меня прежде называли и аксакалом и бием.
Да.
А теперь я стар. Я умру.
Да будет так.

]]>Более точный вариант с комментариями]]>

Сообщение отредактировал Reinmar: 04 декабря 2010 - 19:26

[Vendigo]