Взаимная неприязненность разномыслящих двух народов содержала всю Малороссию в воинском состоянии. Тучная земля питала жителей и их многочисленное скотоводство, избыток хлеба и обычай умножил винокурение, прочее же так сказать, оставалось в рабстве невежества.
М. Берлинский, краткое описание Киева. 1820 год
Ольгерд пустил коня к береговой кромке и с сомнением оглядел неширокую водную преграду:
- Это и есть что ли Днепр?
- Нет, пан Ольгерд, - отозвался, подъехав, Сарабун. - Борисфен чуть дальше, за островом, а сие перед нами протока, рекомая Чертороя.
- Чертороя? - усмехнулся Ольгерд. - Однако. Такое название заслужить еще нужно ...
- Так и есть, - перекрестился лекарь. - Место это издавна почитают как гиблое, нехорошее. Мол черти здесь в полную луну воду роют. Земли богатые, а строиться никто не решается. Говорят, что на Ивана Купала тут русалки в камышах пляшут, путников в омуты манят. Ох, скорее бы перевоз ...
К тому времени, когда из-за длинной отмели появилась большая барка, приводимая в движение десятком дюжих гребцов, у небольшой деревянной пристани скопилось изрядно путников. Были здесь пешие богомольцы, идущие на поклон к пещерным мощам, возвращающиеся в город мещане, купец с двумя укрытыми рогожей телегами, да несколько служивых людей, среди которых Ольгерд с радостью и удивлением вдруг обнаружил знакомое лицо.
- Шпилер? Живой!
Молодой не бедно одетый всадник, услышав свое имя, обернулся. Глаза его расширились в изумлении.
- Ольгерд! Ты ли это?
- Как видишь.
За время, прошедшее с тех пор, как они расстались в лесу, Шпилер не только возмужал, но определено добился некоторых жизненных успехов. Добрый походный конь, которого он вел за собой на поводу, ничем не напоминал давешнюю клячу, сам искатель приключений был одет в новый кунтуш, а на ногах у него алели щегольские сафьяновые сапоги. Его оружие было под стать одеже. Торчащий за поясом добрый голландский пистоль, кривая татарская сабля и притороченный к седлу кремневый мушкет ясно говорили о том, что бывший товарищ по несчастью времени зря не терял: сумел-таки поднабраться опыта и стал настоящим бойцом.
«Не к Душегубцу ли на службу пошел?» - с тревогой подумал Ольгерд. Но, глядя на открытое сияющее лицо Шпилера от мысли своей почти отказался. Рассудил про себя так, даже если в разбойниках состоит, тем лучше, сам же на главаря и выведет.
Но Шпилер, отметая все подозрения, светился искренней радостью.
- Но как же ты спасся? Оставлен ведь был весь израненный, в лесу.
- Повезло, - не вдаваясь в подробности ответил Ольгерд. - Путники случайные подобрали. Но как тебе-то удалось из плена уйти?
- Сбежал, - улыбнулся Шпилер. - Только не сразу, а погодя. После того, как тебя умирать бросили, Душегубец более потех не устраивал, на привалах не рассиживался. Шли мы без продыху аж до самого пограничного Путивля. Город обошли стороной, углубились в степь на полсотни верст, а там , оказалось воров наших басурмане ждали. Продали им разбойники весь ясырь, да двинули в брянские леса.
- Тебя татарам, стало быть, не отдали?
- Нет, слава богу. В цене не сошлись. Их мурза предлагал за меня денег, как за галерного раба, а Дмитрий же хотел как за шляхтича. Спорили оба до хрипоты, чуть за сабли не взялись. Душегубец так и не уступил. Ругался он страшно, голову мне срубить хотел с досады. Потом остыл, приказал меня с собой взять, стало быть на выкуп. И поехали мы воровской острог.
Ольгерд с трудом удержался , чтоб не вцепиться в шпилерово плечо.
- Так ты, значит, логово его видел? Где оно?!
- Если бы, - Шпилер развел руками. - Везли-то меня туда, да только не довезли. На второй день пути, как в лес заглубились, устроили разбойники большой многодневный привал. Душегубец со Щемилой отъехали куда-то по тайным своим делам, вот разбойники и почуяли волю, да на радостях перепились. Что с них взять, если на страхе жить привыкли? Тут я улучил момент, свел лошадь, что пошустрее и сбежал. В сумке седельной кошель обнаружился с двумя сотнями талеров, так что на первое время хватило.
Ольгерд оглядел собеседника с головы до ног и хмыкнул.
- Двести талеров, говоришь? Как поглядеть - так серебро разбойничье в кошеле твоем словно тесто взошло. Хватило его не только на первое время, но и на второе ...
Шпилер, ни капли не смутившись каверзным допросом, гордо поправил полу отороченного соболем кунтуша,.
- А я тогда на эти талеры и не роскошничал. До городка ближайшего доскакал, нанял охочих людей, за татарами вслед кинулся. Они-то с ясырем шли непрытко, догнали на пятый день. Отбил полон, взял трофей небедный. Саблю вот эту самую у мурзы отобрал. В честном бою, между прочим. Стал думать, что делать дальше, решил от добра добра не искать. Остался там же, в польной украйне, меж Курском да Путивлем, собрал молодцов, начал ходить по лесам да степям. Места разбойные, шаек малых бегает там числом поболе, чем деревень в округе. Так вот и стал вольным охотником. Потом сговорился с засечным воеводой, чтоб на постой в крепости приходить, порох с пулями от него стал получать. А как опыту ратного поднабрался, пошел к Курскому начальнику на службу проситься. Тот мне для начала поручение дал, на Дон съездить, к казакам ... - на этих словах Шпилер понял что сболтнул лишнего и осекся.
- Да ладно уж, - усмехнулся Ольгерд. - В тайны твои мне лезть недосуг. Расскажи лучше, как здесь оказался.
- С Дона был послан в Киев, оттуда в Москву . Сейчас же депешей срочной бегу из Москвы к воеводе, князю Куракину.
- А что, в Киеве теперь воевода московский правит?
- Он самый. Сразу же после Переяславской рады и поставлен. Только князь в самом городе силы никакой не имеет - сидит себе в замке на Киселевской горе, подати принимает, да переговоры ведет. Гарнизон здешний составляет казацкий Киевский полк. Торговое сословие, блюдя Магдебургское право, подчиняется выборному бургомистру, у мещан свой войт, а монастыри те и вовсе по своему укладу живут. А сам ты теперь где, Ольгерд? Понимаю так, что теперь казакам служишь?
- В Любецкой сотне товарищем состоял. Сейчас вот еду к здешним казакам на службу проситься.
- Тогда тебе в Куреневскую слободу
Барка пересекла Черторыю, обогнула отмель и вошла в глубокую затоку, в дальнем конце которой обнаружилась точь в точь такая же как и на оставленном берегу деревянная пристань. Путники оживились и стали готовиться к выгрузке, разговор их прервался.
Сарабун, ждавший в стороне, чтобы не мешать беседе, вернулся к Ольгерду, поехал рядом.
- Был ли в Киеве раньше, пан Ольгерд?
- Не приходилось.
- Ну тогда примечай. Хоть старая княжья столица давно уж не лучшие свои дни считает, все ж нет на Руси города краше. Впрочем, что тут рассказывать - сам смотри!
Деревья расступились. Ольгерд посмотрел. И охнул.
Прозрачно-голубое, чуть тронутое осенью небо, по которому были разбросаны редкими клочками снежно-белые облака, перечеркивал гусиный клин. И клин этот, длинный и размашистый - от тяжелого неутомимого вожака, до летящих по краям легких суетливых погодков весь целиком, отражался в глади раскинувшейся перед ними большой воды. Водную гладь, шириною не меньше чем в полверсты, кое-где подернутую рябью, то здесь то там пересекали ряды поплавков, удерживавших рыбацкие сети.
Привычный ему Днепр, что в Смоленске что в Лоеве, струящийся незнатной лесной рекой, каких на Руси десятки, здесь, под Киевом, вобрав в себя воды Сожа, Припяти и Десны, тек под зеленой холмистой грядой размашистым важным боярином.
Теперь близость большого города ощущалась во всем. Перевоз был поставлен на широкую ногу - путников, собирающихся сразу с нескольких концов длинного лесистого острова, ожидали две большие барки и не меньше десятка разнобойных малых суденышек, чьи хозяева, наследники легендарного Кия-паромщика, перекрикивая друг друга, зазывали к себе бесконных: "К нам давай, пан - господин! Переплывем - зевнуть не успеешь, а плату берем вдвое меньше против купеческой ..."
Сторговавшись с хозяином барки, путники разместились на палубе. За речной суетой, подремывая под зеленой шубой густых лесов, местами вонзая в небо золото церковных куполов, вздымался киевский берег. У подножия ближнего холма , на ровном участке от откоса до берега, теснились многочисленные деревянные домишки, огороженные несерьезным по нынешним временам частоколом. С трудом оторвавшись от любования речными красотами, Ольгерд продолжил прерванный разговор
- Пока в плену был, что-то про Душегубца узнал?
- Отомстить хочешь? - прищурился Шпилер.
- А то, - коротко кивнул Ольгерд. - Остался за ним должок.
Шпилер, прежде чем ответить, помолчал, взвешивая слова.
- Вот тебе мой совет, литвин: лучше и не пытайся. Я за это время всякого навидался, и смерти в глаза смотрел не раз. Но как взгляд его вспомню - мурашки по спине бегут. Разбойники в отряде шептались, что Дмитрий Душегубец с нечистым договор заключил, мол от того не взять его ни пулей ни саблей.
- Слышали уже, - усмехнулся Ольгерд. - Оборотнями сейчас кого только не кличут, да только у страха глаза велики. Кого простая пуля не берет, того серебряная достанет. Где сабля от тела отскочит, там кол осиновый без помех пройдет. Ты лучше говори, что сам видел, может узнал, кто он и откуда?
- Как знаешь, литвин, - Шпилер пожал плечами.- Многого я прознать не смог. Душегубец ведь скрытный, слова лишнего не скажет. Однако, похоже что он не из простого люда, а боярских кровей.
- С чего взял?
- К языкам уж больно горазд. С татарами по-татарски лопотал. Когда воры по дороге костел обнесли, так он ксендза тамошнего сперва по-польски пытал, потом на латыни допрашивал. Еще подглядел я, как на отдыхе он книгу греческую читал. Опять же манеры у него самые что ни на есть шляхетские, а воинская выучка такая, будто он, словно рыцарь-крестоносец, с четырех годков в седле.
- Из дворян, говоришь? Ну и на кой чорт ему промышлять разбоем? Такого любой с радостью на службу возьмет.
- Этого и сам не понимаю. Гордыни в нем -на трех царей, а с полюдья навару - что кошку стричь, шуму много, шерсти мало. Однако дело тут в другом -не хочет он в служивые люди и не любит никого. Зол он на московитов страшно, казаков всех презирает, над польской шляхтой смеется, а с татарами обращается словно с домашним скотом.
Барка пересекла Днепр и вошла в устье реки Почайны, где за косой открылась шумная торговая гавань. Широкая неуклюжая посудина привалилась бортом к причалу, холопы бросили сходни и путники ступили на берег.
Вблизи нижний киевский город оказался большой тесной деревней, по сравнению с которой даже затерянное в лесах Замошье было образцом чистоты и порядка. А уж со Смоленском это сборище теснящихся глинобитных мазанок, над которыми изредка вздымались крыши богатых усадеб, беленые стены каменных церквей да шпили присутственных мест, сравнивать было и вовсе смешно.
- Что же город так плохо блюдут? - поинтересовался Ольгерд у Сарабуна.
- Так ведь хозяев в нем много, оттого и порядку нет, - с готовностью отозвался киевский патриот. - У семи нянек, сам знаешь, дитя без глазу. Я же говорил - воевода, по обычаю, сидит у себя в замковой горе, митрополит в Софии распоряжается, там где старый княжий град. Это вот тот самый мещанский посад, называемый Подолом, которому Магдебургское право дано, а там дальше, верстах в десяти, пещерский монастырь, куда богомольцы ходят. Если бургомистра толстосумы сами себе выбирают, церкви и монастыри лишь о своих землях пекутся, а казаки спят и видят, чтобы и первых и вторых к ногтю прижать, какой уж тут будет порядок? Реестровые свои суды назначают, земли гребут, словно кроты, с монастырями вовсю ругаются, а мещанам до всех дела нет лишь бы торговлю не трогали да податями не давили. Так вот и живут...
Разговора Ольгерд не поддержал. Жаловаться на власти - удел обывателей, а для воина есть начальник, приказ и верная сабля... Которой, кстати, пора было найти достойное применение.
- Ты мне скажи, - обернулся он к Шпилеру. - А казаки здесь где живут?
- Казаки обосновались за городом, в семи верстах. У них там свой курень, за Сырецким ручьем.
- А добраться как?
- Езжай по этой дороге, вдоль берега . Как из перелесков выйдешь, оболони начнутся, там и спросишь, всяк дорогу подскажет.
- Спасибо. Рад был встрече. Ежели что, как тебя здесь найти?
- Проще легкого, - усмехнулся Шпилер. - Я как послание Куракину передам, остановлюсь в корчме у Янкеля, ее весь город знает. Цены там повыше чем у добрых христиан, потому что с жидов налогов больше берут, зато пиво не разбавляют и комнаты чище.
На том и расстались.