Выехав за подольский забор (назвать стеной это смешное укрепление даже про себя язык не поворачивался), Ольгерд в сопровождении Сарабуна, двинул по дороге вдоль берега Почайны. Лекарь, уж было собиравшийся ехать в свою коллегию, оглядев неспокойные улицы, передумал и упросил Ольгерда подержать его при себе. Сказался тем, что боится за деньги, мол в городе не отберут так украдут. Ольгерд не возражал. С попутчиком все веселее.
Кони, отдохнувшие не перевозе, шли резво. Не прошло и часа, как они достигли цели. Казацкое поселение, стояло на небольшом возвышении в окружении заливных лугов, вербных зарослей и бесчисленных заток. Даже издали недавно отстроенная Куреневская слобода, или, как ее уже окрестили киевляне, Куреневка, всем своим видом давала понять, что теперешние ее хозяева - это не сирые холопы, а люди служивые и заможные. Подъехав поближе Ольгерд довольно крякнул: ладное место.
Ухоженные, без единого сорняка огороды с рыжими пятнами дозревающих гарбузов, были окружены крепкие плетеными тынами, какими на Полесье не то что огород - не всякий двор обнесен, а просторные, скатанные из мощных бревен дома отличались от крестьянских глинобитных халуп, как крепкий боевой конь от заморенной старой клячи. Словом, селение, удобно расположившееся меж Дорогожицким шляхом и Сырецким ручьем, радовало глаз настолько, что Ольгерду, припомнившему давешний разговор с несостоявшимся тестем, вдруг вновь захотелось позабыть про все свои обиды и клятвы, про неудавшуюся свою любовь, да стать хозяином одной из этих усадеб.
Первым встретившимся по пути куреневским жителем оказалась босоногая дивчина лет шестнадцати. Что-то напевая на ходу, она шла вдоль обочины, держа в руках свернутый рулоном льняной отрез. Завидев приезжих остановилась свернула к тыну. Ольгерд придержал коня:
- Где здесь кошевой живет не подскажешь, красавица?
- Богдан Молява? - нараспев, поднимая гласные, забавно переспросила девушка, и стрельнула в Ольгерда хитрыми озорными глазами. - Так це не в нас, а в тому кутку. Третя хата праворуч. А вы що, пане, новЫй козак? На службу до нас, чи як?
- Пока "чи як", а там поглядим, может быть и на службу, - улыбнулся ей Ольгерд.
Девушка, покраснела до корня волос. По вошедшей в кровь солдатской привычке, он было собрался наклониться и потрепать девушку за плечо, но перед глазами его вдруг встало заплаканное, а оттого еще более прекрасное лицо Ольги.
Он двинул коня у ту сторону, куда указывал тонкий девичий палец.
Нагнувшись под низкой брамой, Ольгерд въехал в гостеприимно распахнутые ворота. Сразу же откуда-то сбоку , словно чертик из германской игрушки, выскочил вооруженный пищалью джура. Спросил подозрительно:
- К кому изволите, ясновельможный пан?
- До кошевого Молявы. С депешей от любецкого сотника и друга его, пана Кочура. Сам буду Ольгерд, компанеец.
Лицо охранника помягчело.
- Коли так, то милости просим. Вы пока коней своих расположите, а я сей же час доложу.
Ольгерд кивнул, соскочил с коня, понаблюдал как сползает на землю еле живой Сарабун и оглядел казацкое хозяйство..
Куреневский кошевой, друг и соратник лоевского сотника Тараса, обитал в доме столь размашистом, что в нем без труда разместилась бы рейтарская рота. Не успел он оглядеться в поисках сообразного места, где можно было дождаться аудиенции, не расхаживая цаплей по двору, как на крыльце появился джура.
- Пан Ольгерд! Просим в хату, ждет кошевой!
- Здесь пока подожди, - бросил лекарю Ольгерд и взбежал вверх по добротным ступенькам, не издавшим под его весом ни единого скрипа.
Кошевой Богдан Молява, как и все соратники старого сечевика, чем-то неуловимо напоминал самого Кочура. Здоровый как бык, нарочито-хмурый, он вышел в залу из дальних покоев, кивком направил Ольгерда к столу, чуть сварливо спросил:
- Ты значит, ты и есть от брата моего кровного посланец?
- Я, пан кошевой! - Ольгерд расстегнул сумку и протянул казаку пакет с толстой печатью ярко-красного сургуча.
Молява внимательно разглядел печать, повернул на свет, проверил - не повреждена ли, хмыкнул довольно и с хрустом переломил ее пополам. Вытянул сложенный лист, развернул, подержал на вытянутой руке, после чего крикнул в дверь:
- Иван!
В комнату мигом влетел давешний джура.
- Слухаю, пан кошевой!
-Читай, -протянул ему лист Молява.
Тот забегал глазами по строчкам , зачастил:
- ... а-моего-компанейца-ольгерда-как-своего-прими-и-на-новом-месте-ему-помоги-устроиться ... воин-он-опытный-пятерых-в-бою-стоит-и-хлопец-надежный ...
Кошевой выслушал джуру и чуть заметным движением брови выставил его обратно за дверь. Еще раз, оценивающе глянул на Ольгерда.
- Что же ушел от Кочура, раз так хорош?
- Не в сотнике дело, - ответил Ольгерд. - К девке посватался, а она мне отказала. От позора службу оставил.
- Вон значит как, - хохотнул кошевой. - Они и понятно - парень ты видный, от баб позору терпеть не привык. А что, как и в Киеве тебе какая-то зазноба гарбуза подарует? Тоже уйдешь?
- Я здесь жениться не буду, - нахмурился Ольгерд.- В Полесье с лихвою хватило сватовства. Пока что думаю лишь о службе...
- Ой хлопче, от тюрьмы, сумы да супружеского ложа не зарекайся, - вздохнул кошевой. - Ну да ладно, балачки это все. Если серьезно, то просьба Тараса для меня считай что приказ. Сегодня гостем будешь, стол соберем, потолкуем за доброй чаркой. Переночуешь у меня, а завтра в канцелярию съездим. Наш полковник гайдуков себе набирает, буду тебя пропонувать. Если в стрельбе себя покажешь - непременно возьмет, слаб он на метких стрелков.
- Попробую, - кивнул Ольгерд. - Но сразу говорю, что по горшкам не силен я палить, все больше в бою приходилось.
Старый казак кивнул с уважением, размышляя о чем-то подошел к распахнутому окну. Выглянул на двор. Заметил там нечто и вдруг переменился в лице.
- Кто это топчется у сарая? С тобой приехал, что ли?
- Да, со мной, - Ольгерд привстав у стола, увидел, что кошевой рассматривает скучающего Сарабуна. Это лекарь ...
- Лекарь!!! - заревел Малява почище черниговских зубров. - Да то ж тот самый лиходей, что меня в походе чуть на тот свет не отправил!!! Я лихорадкой тогда занемог, а он прописал мне горилки с двумя ложками пороху . Сам гетман наш, Богдан, говорит, так лечится... Я и выпил, щоб его чорты в прогорклом масле жарили ... Подослан был шляхтой, не иначе. Я едва богу душу не отдал, думал кишки все спекутся, до сих пор животом маюсь, горилку почти не пью, да на кашах сижу, словно старец беззубый.
"Только этого не хватало", - с тоской подумал Ольгерд.
- Не гневись , кошевой,- попробовал урезонить он казака. - Я -то совсем не ведаю о тех делах. Может и обознался ты. Охолонь, а потом уж все и решим.
Но слова его достигли действия прямо противоположного.
- Не гневись?!! - зарычал казак. - Да у меня шестой год как в сарае кол для него заготовлен...
Этот разговор нужно было немедленно прекратить. Если сей же час любым способом не остановить готового лопнуть, как перегретый казан кошевого, то через минуту, когда сюда ворвутся слуги, его с Сарабуном жизнь не будет стоить и ломаного гроша.
- Никакого кола не будет. - твердо ответил Ольгерд и для пущей убедительности перенес руку с пояса на сабельный эфес.
Но урезонить сотника угрозой оказалось не легче, чем остановить виденного в персидском походе слона, которому изобретательные донцы вставили под хвост тлеющий уголек.
В глазах у кочуровского кровника сотника нехороший рысий блеск.
- Так ты значит с ним заодно, убить меня заслан!? - и ринулся на Ольгерда.
Более не теряя времени на бесполезные уговоры, Ольгерд отскочил к идущей вдоль стены полке, схватил первый попавший под руку не пустой горшок, и, не размышляя метнул его в голову кошевого. Снаряд попал точно в лоб. Молява охнул, закатил глаза, безвольно опустил свои граблеподобные руки и осел на пол. По щекам кошевого поползли языки белого липового меда.
Ольгерд мешкать не стал. Оттянул обеспамятевшего казака за печку, накинул сверху рушник, отдышался, и спокойно вышел за дверь, где стоял встревоженный джура:
- Что там такое, пан? Звал кошевой?
- Да нет, - хмурясь, будто чем озабочен, ответил Ольгерд.- Главного в письме не было сказано. Новость я ему на словах передал не шибко добрую, вот он и разгневался. Велел не тревожить пока. Размышляет.
Джура похоже, никак не мог примерить к кошевому слово "размышляет", однако и показаться на глаза своему гневливом господину не спешил. Он застыл, широко раскрыв глаза и пытаясь осмыслить сказанное.
Ольгерд, сдерживаясь из последних сил, медленно, с ленцой прошел к коновязи,
Сарабун скучал у поленницы. Ольгерд приложил палец к губам, скосил глаза на дом, мол молчи и не оглядывайся, незаметно прихватил ничего не подозревающего лекаря сзади за капюшон и прошипел ему в ухо:
- Ты зачем, пьявочник поганый, здешних казаков горилкой с порохом травил?
У Сарабуна задрожали колени и вылезли из орбит глаза. Он зашептал, испуганно оглядываясь по сторонам
- Не виноват, я пан Ольгерд! Хотел как лучше, а получилось, как у прошлого московского посланника... Давно же дело было было, я тогда только из Бердичева приехал, подручным у коновала устроился. Вот мы однажды с хозяином в богатый дом пришли, охотничьих псов лечить, а там французский инженер гостил, имя его я запомнил, Гийом де Боплан. Он грамотный был шибко, про казаков книгу писал, при нас зачитывал хозяевам про то, как сичевики от болезней лечатся. Я тогда речепт сей и приметил. Потом, у Хмельницкого в войске, вызвали меня к поважному казаку, велели лечить. Вот я ему это средствие и прописал. Кто же знал, что Боплан сей дурак набитый? Как прослышал я, что казак помирает, испугался я, сбежал в другой полк, где с паном Кочуром и повстречался. Свечки потом ставил за погубленную по глупости христианскую душу...
- Тут ты не угадал, - осклабился Ольгерд. - Радуйся. Пациент твой жив, здоров и тебя в гости ждет-не дождется. От благодарности так весь и лучится, даже кол отдельный припас.
- Ж-ждет, говорите? - от страха бедный лекарь едва ворочал языком. - П-пан Ольгерд, всем что есть у меня заклинаю, спасите от гибели. Слугой вашим верным буду до конца моих дней. Только не выдавайте вы меня этим зверям в человечьем обличье...
- Лезь в седло, - хохотнул тихо Ольгерд. Хотя было ему, честно говоря не до смеха. - С Дону выдачи нет. Я кошевого отдохнуть пока попросил, так что с полчаса, пока он в себя придет и пустится в погоню, у нас с тобой есть... Выезжай шагом, а как за воротами окажемся, гони за мной, что есть сил!
Под скучающими взглядами дворовых холопов они покинули негостеприимное подворье. Немного отъехав, пустили коней в галоп. Непривычный к седлу Сарабун заойкал. Его лошаденка, ошарашенная от собственно лихости, разметав отчаянно закудахтавших кур, рванула вперед по улице.
Глухо и часто рокотали копыта. Вылетев за околицу Ольгерд огляделся. Впереди на версту не меньше - луга. Не спрячешься. Справа блестит вода. Ручей. Не зная броду соваться опасно , лошади могут и в болото влететь, а пешим ходом лучше сразу возвратиться и без приказа на припасенный кол лезть - если догонят казаки, то разбираться не станут, порубят в капусту. Обратно на Подол бежать опять же нет резону. В городе не спрячешься - каждый на виду. Выход представлялся ему один. Пока не подняли тревогу мчать что есть духу к холмам и хорониться в лесу.
«Только бы не прознали в какую сторону мы ушли -, подумал он, подхлестывая коня. - Если кинутся на другую дорогу -точно успеем». Убивая едва зародившуюся надежду, сзади донесся отчаянный тонкий крик:
- Туды, туды поскакали, дядько Богдан! Я их ще бачила, як в село приезжалы ...
Ольгерд обернулся. С огорода, размахивая руками на них указывала встреченная на въезде девушка. То ли кошевой оказался крепок и быстро очнулся, то ли бдительный джура, преодолев страх перед вспыльчивым батькой, постучал в дверь, но так или иначе, обещанного Сарабуну получаса у них не было. Из-за домов, поднимая густую дорожную пыль вынеслась серьезная конная погоня.
* * *
Впереди вздымался заросший деревьями холм, над которым серели прямые каменные стены большой православной церкви. Слева от холма уходила вдаль лесистая ложбина. Именно туда Ольгерд и решил направить коней - в лесу всегда можно спрятаться, запутать следы, отсидеться, сделав укрытие. Слобожане не боровые охотники, следы в чаще читать не умеют.
Не будь рядом с ним Сарабуна, уйти бы было легче легкого - казаки воевали в пешем строю, а потому коней держали походных - не быстрых, но выносливых. Так что гонку в три - четыре версты его шустрому на бег жеребцу проиграли бы на раз. Лекарева же лошаденка была самая что ни на есть сермяжная. После того как они пулей вылетели из села, саженей с полста она честно пробовала изобразить боевой галоп, но быстро выдохлась и теперь, невзирая на все усилия Сарабуна, обреченно частила суетливой крестьянской рысью.
Обстановки нелепее нельзя было и придумать. Остановиться, чтобы снова попробовать объясниться означало подписать не только себе но и злосчастному лекарю лютый смертный приговор. С легкой руки полковника Линчеватого, который уехал искать счастья в Новый Свет, суд казацкий был скор и жесток - обнаружив подлинное или мнимое преступление, сбежавшиеся на клич запорожцы тут же, без лишних формальностей проводили беглое дознание и выносили приговор, чаще всего заканчивающийся тем, что вора, изменника или убийцу тут же вздергивали на ближайшем суку.
Проскакав с полпути до спасительного леса, Ольгерд обернулся. Расстояние между беглецами и преследователями сократилось саженей до трехсот и в мчащейся группе можно было уже разглядеть отдельных всадников. Он насчитал семерых. "Как пить дать догонят", - обреченно подумал Ольгерд и, закрепив повод на луке седла, начал заряжать свой второй пистоль. Первый, тот что за поясом, он разряженным не держал, даже когда шел в баню.
Тем временем сарабунова лошадь начала проявлять первые признаки усталости - нервно похрапывала, кусая удила, ходила боками. До леса оставалось не так уж много и нужно было быстро решить, в какую сторону повернуть. «Только бы стрелять не начали», -подумал Ольгерд. В ответ на мысли раздались хлопки карабинов. Над головой и слева свистнули пули. Сарабун причитал на ходу, врезал лошади пятками по бокам и вжался в гриву. Чуткая на опасность крестьянская кобылка всхрапнула, поджала уши и выскочила на полкорпуса вперед. Сарабун тронул поводья. Его конь, догоняя товарку, прибавил шаг.
До надвигающегося на них леса осталось саженей пятьдесят. Немногим больше до настигающей их погони. Казаки приблизились настолько, что можно было уже разглядеть, что погоню возглавил сам кошевой. Он размахивал саблей и что-то кричал на ходу: « К лесу, к лесу прижимай, хлопцы! Теперь не уйдут»
«Еще и как уйдут» - подумал Ольгерд, направляя коня на змеящуюся между деревьев дорогу, которая уходила к подножью крутого холма.
Кони влетели на опушку. Шум погони словно отрезало - теперь конская прыть не играла большой роли. Молясь, чтобы казаки не были знакомы со здешним лесом, Ольгерд свернул на первую же встретившуюся тропу. Ветки хлестнули его по бокам, за спиной громко засопел Сарабун. Шикнув на лекаря, Ольгерд перевел коня на шаг и осторожно, чтобы не поднять ненароком гнездящихся птиц, въехал в густой орешник.
Углубившись в заросли они остановили коней. На Ольгерда со всех сторон надвинулся привычный шум леса. Пытаясь определить погоню, он повертел головой. Услышав истошный сорочий стрекот и отдаленные крики улыбнулся - обман удался и преследователи, не приметив тропы промчались вперед по дороге.
- Что дальше делать будем? - все также шепотом спросил Сарабун.
- Подождем, пока они подальше уедут и двинем через холм, -ответил Ольгерд. Киев обогнем, поднимемся к Ирпеню и пойдем кружным путем на Чернобыль, где казацкая сотня стоит и осавул меня знает. Оттуда до Лоева рукой подать.
- Вернемся, стало быть, к пану Кочуру?
- А куда мне еще с тобой податься? - вздохнул тяжело Ольгерд. - В Киеве нам обоим теперь на колу торчать, ну а под рукой у сотника хотя бы не пропадем.
Шум погони затих, угомонилась и сигнальщица - сорока. Ольгерд, на ходу размышляя, двинул коня сквозь орешник. «От судьбы не уйти, - думал он, придерживая рукой гибкие ветви. - Место мое рядом с Ольгой, в Лоеве. Все, хватит. Забуду про месть и про вора этого, вернусь к Кочуру да буду служить ему верой и правдой»
Не успел он додумать последнее до конца как орешник неожиданно раздался по сторонам, открывая еще одну, спрятанную под самым откосом холма дорогу с широкой прогалиной. Посреди которой, в окружении своих подручных, стоял собственной персоной только что помянутый Дмитрий Душегубец.