Порой мы сталкиваемся с совершенно противоположными высказываниями о характере Византийской империи как цивилизационного образования. Некоторые авторы, по большей части имеющие лишь поверхностные представления о византийской истории, описывают Византию то как логическое развитие Римской империи, копирующее свою предшественницу, то как этакую восточную монархию с номинальным сохранением части римских традиций, то вообще как теократию. Подобные крайности, правда, отсутствуют в более серьёзных исследованиях. Чаще сталкиваешься с точкой зрения, по которому Византию причисляют к одной из соседних цивилизаций, а отличия или оригинальные черты её относят на влияние другой стороны. Так, к примеру, о Византии высказываются как о европейском государстве с примесью восточных черт, либо как о «европеизированной» и «романизированной» восточной монархии. То есть Византийскую империю авторы подобных работ рассматривают как некий буфер, пограничное государство, отличия которого от обоих соседей объясняются не оригинальностью его культуры и образа жизни, а синтезом двух различных культур, европейской и восточной (под которой понимают сначала Иран, позже – арабские государства).
Мы же с помощью краткого экскурса в византийскую историю постараемся выяснить, действительно ли Византия была слиянием двух соседних культур, либо же уникальным историческим явлением.
Ни в чем другом Византия не сближалась так со странами Востока, прежде всего с Ираном и Арабским халифатом, как в организации государственной власти. По своей политической структуре Византия была самодержавной монархией, учение о которой окончательно сложилось именно в Византии. Вся полнота власти находилась в руках императора (василевса). Он был высшим судьей, руководил внешней политикой, издавал законы, командовал армией и т.д. Власть его считалась божественной. Но теоретически неограниченная власть императора фактически оказывалась ограниченной, так как не являлась привилегией того или иного аристократического рода и не считалась наследственной. Это приводило к частым узурпациям и делало престол непрочным. В ранний период при императоре был совещательный орган - сенат или синклит, - который вместе с войском (верхушкой армии) и «народом» (представителями знати и торгово-ростовщических слоев) избирал нового василевса, коронуемого затем патриархом.
Характерной особенностью византийского общества на всем протяжении его истории являлась вертикальная мобильность, незамкнутость и незащищенность социальных групп и классов. Простой воин, даже из варваров, или крестьянин благодаря ловкости и личным способностям нередко мог занять высокий пост в государстве или даже стать императором. [1] История полна таких примеров.
Наибольшего расцвета централизованная монархия достигла именно в ранней Византии, когда она выступала в качестве единственной законной наследницы великого Рима и претендовала на то, чтобы быть повелительницей всей цивилизованной ойкумены и всемирной монархией с центром в Константинополе. И при Юстиниане она превратилась в могущественное государство Средиземноморья, верховную власть которого до создания империи Карла Великого, пусть и номинально, признавали европейские королевства.
Иерархичность, строгое соотношение чинов и должностей в ранней Византии шло от Рима, а не от Востока. Не было наследственного занятия должностей. Бюрократия восточного типа в империи не могла сложиться потому, что государственная служба рассматривалась византийцами как общественная обязанность, долг в отличие от «личной» службы, понимаемой как зависимость.
Другим отличием являлось сохранение в ранней Византии социальных и идейных традиций античного полиса, выразившееся в существовании в столице и других крупных городах цирковых партий-димов. Цирковые партии были не просто пережитком античной демократии, но типично ранневизантийским явлением. Они приобрели большое общественно-политическое значение, и их влияние на политику правительства нередко было определяющим. Из четырех партий наибольший вес и влияние имели две – венеты и прасины («голубые» и «зеленые»). Первая отражала интересы земледельческого населения города, вторая - торгово-ремесленного населения. Было между ними и различие религиозного порядка: венеты были приверженцами официального православия, прасины - монофизитства. Иногда низы обоих димов объединялись против притеснений властей и налогового гнета. Наиболее мощным их выступлением явилось восстание «Ника» в 532 г. в Константинополе, потопленное в крови. После этого поражения их значение уменьшилось, и в VII в. они сошли с политической арены.
В отличие от всех королевств Западной Европы, где господствовало обычное право «Варварских правд», ранняя Византия жила на основе единого кодифицированного и обязательного для всего населения действующего права. Созданный при Юстиниане «Свод гражданского права» (логическое развитие римского публичного права) - вершина византийской юридической мысли. Он состоял из четырех частей (Кодекс Юстиниана, Дигесты, Институции, Новеллы). В «Своде» нашли отражение те изменения, которые произошли в экономической и социальной жизни империи, прежде всего в области публичного и семейного права: улучшение правового положения женщины, отпуск рабов на волю и др. Впервые законодательно была признана теория естественного права, согласно которой все люди от природы равны, а рабство несовместимо с человеческой природой. Благодаря тщательнейшей разработке таких институтов римско-византийского законодательства, как принцип частной собственности, права наследования, семейное право, регулирование торгово-ростовщических операций «Свод» Юстиниана не утратил своего значения даже для юристов нового времени.
Византийская империя в течение всего своего существования, и в первую очередь в IV-VII вв., была центром своеобразной и блестящей культуры внесшей, как и право, немало ценного в мировую сокровищницу. По сравнению с жителями Западной Европы византийцы были более образованными. Школу посещали дети не только знати, но и ремесленников, крестьян. В столице существовал «Университет». Обучение в школах и «Университете» мало чем отличалось от эпохи эллинизма, хотя и начинается уже проникновение христианства в процесс преподавания: ученики заучивали стихи из Псалтири. Полный курс школьного преподавания включало изучение орфографии, грамматики, риторики, математических и философских дисциплин. К концу этого периода античные традиции в естественных науках, литературе, риторике, космогонии и космографии все более окрашиваются христианским мировоззрением. Идет взаимопроникновение античной и христианской культур, рождение раннефеодальной идеологии и новых жанров: библейской космографии, всемирной хроники, патристической литературы и христианской агиографии. Формирующаяся христианская идеология и культура заимствуют все лучшее из античного наследия.
Интересно отметить, что феодализм в привычном нам представлении в Византии так и не сложился. В отличие от своих северных и западных соседей в Романии центральная власть была намного сильнее. Подданные считались гражданами Империи и были подвластны василевсу, а не местной знати. Существовали крупные землевладельцы, обладавшие обширными территориями, но в подчинении у них находились не крепостные или их аналог, а рабы, либо батраки. Рабами чаще всего становились иноплеменники, перекупленные у работорговцев, либо военнопленные. От раба-ромея хозяин старался поскорее избавиться (боясь морального осуждения общества) или превращал его в свободного слугу. [1] Параллельно с крупным землевладением в Романии существовали сельские общины мелких землевладельцев, которые не зависили от местной знати, а платили подати, либо, в случае необходимости, выполняли работы для государства. Начиная с 11 века получает распространение практика пожалования пронии (пронойи) светскому лицу (чаще всего такое лицо обязано было нести воинскую службу) либо монастырю. Прония давала право собирать налоги с определенной территории вместо государства, с 12 века порой подразумевала и пожалование земельных угодий. Это было шагом к феодализму, хотя, в отличие от своих соседних европейских и азиатских государств, прониар (владелец пронии) получал доход от сбора налогов с определенной территории, либо земельные владения, но население этих территорий не было лично от него зависимым, имея в качестве сюзерена лишь императора.
В сфере торговли мы также можем наблюдать сильный контроль со стороны государства. К примеру, торговля хлебом, рыбой, вином и забойным скотом в Константинополе контролировалась эпархом. Византийские корпорации (торгово-производственные союзы) были генетически связаны с коллегиями Поздней Римской империи, основной целью организации которых была не защита интересов производителей и торговцев, а обеспечение выполнения общественных литургий – повинностей в пользу государства. Это были созданные по воле властей сообщества, находившиеся под строгим надзором государства, которое ни в коей мере не заботилось об обеспечении максимально выгодных условий для деятельности членов корпораций.
Такие позднеримские институты, как разветвленный аппарат центральной власти, налоговая система, правовая доктрина незыблемости императорского единодержавия, сохранились в ней без принципиальных изменений, и это во многом обусловило своеобразие путей ее исторического развития.
Политические деятели и философы Византии не уставали повторять, что Константинополь — Новый Рим, что их страна — Романия, что они сами — ромеи, а их держава — единственная (Римская) хранимая богом империя. «По самой своей природе, — писала Анна Комнин, — империя — владычица других народов». Если они еще не христиане, то империя непременно «просветит» их и будет управлять ими, если они уже христиане, то являются членами ойкумены (цивилизованного мира), во главе которой стоит империя. Ойкумена — иерархическое сообщество христианских стран, и место каждого народа в ней может определить лишь ее глава — император.
Тут стоит заметить, что Великая империя ромеев в лице её императоров никогда не отказывалась от претензий на верховенство над всем христианским миром. Если же учитывать, что в Сирии, Египте и Северной Африке вплоть до 10 века христиане составляли большинство населения, а в Европе христианство усиленно распространялось на север и восток, может только поражать масштабность гегемонистских устремлений василевсов.
Василевс – помазанник божий – обладал безграничной властью. Однако удержаться на престоле в Византии было нелегко. Самая неограниченная монархия европейского средневековья, императорская власть в Византии, оказывалась самой непрочной. Император помыкал синклитом, самовластно распоряжался войском, покупал щедротами духовенство, пренебрегал народом. Но если при коронации ставшая традицией теория «божьего выбора» не находила воплощения в формальной церемонии согласия на царство со стороны синклита, войска, церкви и народа, оппозиция могла сделать это «упущение» знаменем борьбы против «незаконного» василевса. Императора обожествляли как божьего избранника, не было страшнее преступления, чем «оскорбление величества». Но мятеж против него как личности, недостойной трона, не осуждался, если мятежники выходили победителями.
За 1122 года существования империи в ней сменилось до 90 василевсов. Каждый правил в среднем не более 13 лет. Почти половина императоров была свергнута и уничтожена физически. Сами византийцы задумывались над этим и не находили ответа. Никита Хониат с грустью замечал, что Ромейская держава подобна блуднице: «Кому не отдавалась!» Захвативший без труда власть, продолжал он, побуждает и других к тому же своим примером, особенно тех, которые «с перекрестков» вознеслись в сановники. Мечтали о троне многие, разглагольствуя при этом о незыблемости прав своего государя, если он был порфирородным (или багрянородным), и, напротив, о справедливости «перста божия», если узурпатор свергал порфирородного (ибо тот помыкал ромеями, «как неким отцовским наследием»). [1]
Из 35 императоров IX—XII вв. едва ли треть носила этот гордый титул. Но если в XI в. порфирородные составляли только пятую часть василевсов, то в XII в. — около половины, а с 1261 г. и до конца империи на престол всходили лишь двое непорфирородных.
Итак, как мы могли видеть, государство в Византии, как совокупность определенных институций, несла отпечаток (что особенно четко видно на начальном этапе византийской истории) как римской государственной системы, так и восточной (иранской). Римское наследие, несомненно, доминировало, что ощущалось на всем протяжении существования Византии.
Говоря о населении Византии, мы чаще всего употребляем термины «византийцы», «греки» или «ромеи». Все эти термины не дают нам представления о этнической структуре византийского общества. Не все население империи было этническими греками, «ромеями» («римлянами») византийцы называли себя, подчеркивая приемственность римской традиции и принадлежность к единственной, «ойкуменистической», то есть римской, цивилизации. Но было бы ошибочно полагать, что характер ромейской цивилизации был римским, а себя византийцы, на бытовом уровне, идентифицировали как римских граждан.
Характерной особенностью византийского общества на всем протяжении его истории являлась вертикальная мобильность, незамкнутость и незащищенность социальных групп и классов. Простой воин, даже из варваров, или крестьянин благодаря ловкости и личным способностям нередко мог занять высокий пост в государстве или даже стать императором. [1] История полна таких примеров.
Наибольшего расцвета централизованная монархия достигла именно в ранней Византии, когда она выступала в качестве единственной законной наследницы великого Рима и претендовала на то, чтобы быть повелительницей всей цивилизованной ойкумены и всемирной монархией с центром в Константинополе. И при Юстиниане она превратилась в могущественное государство Средиземноморья, верховную власть которого до создания империи Карла Великого, пусть и номинально, признавали европейские королевства.
Иерархичность, строгое соотношение чинов и должностей в ранней Византии шло от Рима, а не от Востока. Не было наследственного занятия должностей. Бюрократия восточного типа в империи не могла сложиться потому, что государственная служба рассматривалась византийцами как общественная обязанность, долг в отличие от «личной» службы, понимаемой как зависимость.
Другим отличием являлось сохранение в ранней Византии социальных и идейных традиций античного полиса, выразившееся в существовании в столице и других крупных городах цирковых партий-димов. Цирковые партии были не просто пережитком античной демократии, но типично ранневизантийским явлением. Они приобрели большое общественно-политическое значение, и их влияние на политику правительства нередко было определяющим. Из четырех партий наибольший вес и влияние имели две – венеты и прасины («голубые» и «зеленые»). Первая отражала интересы земледельческого населения города, вторая - торгово-ремесленного населения. Было между ними и различие религиозного порядка: венеты были приверженцами официального православия, прасины - монофизитства. Иногда низы обоих димов объединялись против притеснений властей и налогового гнета. Наиболее мощным их выступлением явилось восстание «Ника» в 532 г. в Константинополе, потопленное в крови. После этого поражения их значение уменьшилось, и в VII в. они сошли с политической арены.
В отличие от всех королевств Западной Европы, где господствовало обычное право «Варварских правд», ранняя Византия жила на основе единого кодифицированного и обязательного для всего населения действующего права. Созданный при Юстиниане «Свод гражданского права» (логическое развитие римского публичного права) - вершина византийской юридической мысли. Он состоял из четырех частей (Кодекс Юстиниана, Дигесты, Институции, Новеллы). В «Своде» нашли отражение те изменения, которые произошли в экономической и социальной жизни империи, прежде всего в области публичного и семейного права: улучшение правового положения женщины, отпуск рабов на волю и др. Впервые законодательно была признана теория естественного права, согласно которой все люди от природы равны, а рабство несовместимо с человеческой природой. Благодаря тщательнейшей разработке таких институтов римско-византийского законодательства, как принцип частной собственности, права наследования, семейное право, регулирование торгово-ростовщических операций «Свод» Юстиниана не утратил своего значения даже для юристов нового времени.
Византийская империя в течение всего своего существования, и в первую очередь в IV-VII вв., была центром своеобразной и блестящей культуры внесшей, как и право, немало ценного в мировую сокровищницу. По сравнению с жителями Западной Европы византийцы были более образованными. Школу посещали дети не только знати, но и ремесленников, крестьян. В столице существовал «Университет». Обучение в школах и «Университете» мало чем отличалось от эпохи эллинизма, хотя и начинается уже проникновение христианства в процесс преподавания: ученики заучивали стихи из Псалтири. Полный курс школьного преподавания включало изучение орфографии, грамматики, риторики, математических и философских дисциплин. К концу этого периода античные традиции в естественных науках, литературе, риторике, космогонии и космографии все более окрашиваются христианским мировоззрением. Идет взаимопроникновение античной и христианской культур, рождение раннефеодальной идеологии и новых жанров: библейской космографии, всемирной хроники, патристической литературы и христианской агиографии. Формирующаяся христианская идеология и культура заимствуют все лучшее из античного наследия.
Интересно отметить, что феодализм в привычном нам представлении в Византии так и не сложился. В отличие от своих северных и западных соседей в Романии центральная власть была намного сильнее. Подданные считались гражданами Империи и были подвластны василевсу, а не местной знати. Существовали крупные землевладельцы, обладавшие обширными территориями, но в подчинении у них находились не крепостные или их аналог, а рабы, либо батраки. Рабами чаще всего становились иноплеменники, перекупленные у работорговцев, либо военнопленные. От раба-ромея хозяин старался поскорее избавиться (боясь морального осуждения общества) или превращал его в свободного слугу. [1] Параллельно с крупным землевладением в Романии существовали сельские общины мелких землевладельцев, которые не зависили от местной знати, а платили подати, либо, в случае необходимости, выполняли работы для государства. Начиная с 11 века получает распространение практика пожалования пронии (пронойи) светскому лицу (чаще всего такое лицо обязано было нести воинскую службу) либо монастырю. Прония давала право собирать налоги с определенной территории вместо государства, с 12 века порой подразумевала и пожалование земельных угодий. Это было шагом к феодализму, хотя, в отличие от своих соседних европейских и азиатских государств, прониар (владелец пронии) получал доход от сбора налогов с определенной территории, либо земельные владения, но население этих территорий не было лично от него зависимым, имея в качестве сюзерена лишь императора.
В сфере торговли мы также можем наблюдать сильный контроль со стороны государства. К примеру, торговля хлебом, рыбой, вином и забойным скотом в Константинополе контролировалась эпархом. Византийские корпорации (торгово-производственные союзы) были генетически связаны с коллегиями Поздней Римской империи, основной целью организации которых была не защита интересов производителей и торговцев, а обеспечение выполнения общественных литургий – повинностей в пользу государства. Это были созданные по воле властей сообщества, находившиеся под строгим надзором государства, которое ни в коей мере не заботилось об обеспечении максимально выгодных условий для деятельности членов корпораций.
Такие позднеримские институты, как разветвленный аппарат центральной власти, налоговая система, правовая доктрина незыблемости императорского единодержавия, сохранились в ней без принципиальных изменений, и это во многом обусловило своеобразие путей ее исторического развития.
Политические деятели и философы Византии не уставали повторять, что Константинополь — Новый Рим, что их страна — Романия, что они сами — ромеи, а их держава — единственная (Римская) хранимая богом империя. «По самой своей природе, — писала Анна Комнин, — империя — владычица других народов». Если они еще не христиане, то империя непременно «просветит» их и будет управлять ими, если они уже христиане, то являются членами ойкумены (цивилизованного мира), во главе которой стоит империя. Ойкумена — иерархическое сообщество христианских стран, и место каждого народа в ней может определить лишь ее глава — император.
Тут стоит заметить, что Великая империя ромеев в лице её императоров никогда не отказывалась от претензий на верховенство над всем христианским миром. Если же учитывать, что в Сирии, Египте и Северной Африке вплоть до 10 века христиане составляли большинство населения, а в Европе христианство усиленно распространялось на север и восток, может только поражать масштабность гегемонистских устремлений василевсов.
Василевс – помазанник божий – обладал безграничной властью. Однако удержаться на престоле в Византии было нелегко. Самая неограниченная монархия европейского средневековья, императорская власть в Византии, оказывалась самой непрочной. Император помыкал синклитом, самовластно распоряжался войском, покупал щедротами духовенство, пренебрегал народом. Но если при коронации ставшая традицией теория «божьего выбора» не находила воплощения в формальной церемонии согласия на царство со стороны синклита, войска, церкви и народа, оппозиция могла сделать это «упущение» знаменем борьбы против «незаконного» василевса. Императора обожествляли как божьего избранника, не было страшнее преступления, чем «оскорбление величества». Но мятеж против него как личности, недостойной трона, не осуждался, если мятежники выходили победителями.
За 1122 года существования империи в ней сменилось до 90 василевсов. Каждый правил в среднем не более 13 лет. Почти половина императоров была свергнута и уничтожена физически. Сами византийцы задумывались над этим и не находили ответа. Никита Хониат с грустью замечал, что Ромейская держава подобна блуднице: «Кому не отдавалась!» Захвативший без труда власть, продолжал он, побуждает и других к тому же своим примером, особенно тех, которые «с перекрестков» вознеслись в сановники. Мечтали о троне многие, разглагольствуя при этом о незыблемости прав своего государя, если он был порфирородным (или багрянородным), и, напротив, о справедливости «перста божия», если узурпатор свергал порфирородного (ибо тот помыкал ромеями, «как неким отцовским наследием»). [1]
Из 35 императоров IX—XII вв. едва ли треть носила этот гордый титул. Но если в XI в. порфирородные составляли только пятую часть василевсов, то в XII в. — около половины, а с 1261 г. и до конца империи на престол всходили лишь двое непорфирородных.
Итак, как мы могли видеть, государство в Византии, как совокупность определенных институций, несла отпечаток (что особенно четко видно на начальном этапе византийской истории) как римской государственной системы, так и восточной (иранской). Римское наследие, несомненно, доминировало, что ощущалось на всем протяжении существования Византии.
Говоря о населении Византии, мы чаще всего употребляем термины «византийцы», «греки» или «ромеи». Все эти термины не дают нам представления о этнической структуре византийского общества. Не все население империи было этническими греками, «ромеями» («римлянами») византийцы называли себя, подчеркивая приемственность римской традиции и принадлежность к единственной, «ойкуменистической», то есть римской, цивилизации. Но было бы ошибочно полагать, что характер ромейской цивилизации был римским, а себя византийцы, на бытовом уровне, идентифицировали как римских граждан.
В данном случае встает вопрос о сущности Византии как цивилизационного образования, было ли оно римским по своей природе, то есть развитием римской цивилизации, либо представляло собой что-то уникальное.
{mospagebreak title=Часть II}
Для начала проведем краткий обзор населения Империи, рассмотрим его этническую и языковую структуру, постараемся разобраться с самосознанием ромеев.
Во времена Юстиниана на территории Романии проживали следующие народы.
На Балканском полуострове, в западной его части проживали иллирийские этносы. На востоке, на землях, что соответствуют нынешним территориям Болгарии, Македонии, восточной Сербии, северным районам Греции и части европейской территории Турции обитали фракийские народы (одриссы, бессы, даки, мезы, геты, пеоны и т.п.). Фракийцы (мисы и битины) также населяли Вифинию и Мисию в северо-западной части Малой Азии. Южная оконечность Балканского полуострова была населена греками и македонцами. Греки также проживали на северном побережье Эгейского и Мраморного морей и на черноморском берегу Фракии и Малой Скифии (нынешняя Добруджа). Надо сказать, что в предыдущие двести лет европейская территория Византии постоянно подвергалась опустошительным набегам гуннов, готов, аваров и т.д., поэтому определенно говорить о численности и точном месте проживания той или иной этнической группы трудно.
На Балканском полуострове, в западной его части проживали иллирийские этносы. На востоке, на землях, что соответствуют нынешним территориям Болгарии, Македонии, восточной Сербии, северным районам Греции и части европейской территории Турции обитали фракийские народы (одриссы, бессы, даки, мезы, геты, пеоны и т.п.). Фракийцы (мисы и битины) также населяли Вифинию и Мисию в северо-западной части Малой Азии. Южная оконечность Балканского полуострова была населена греками и македонцами. Греки также проживали на северном побережье Эгейского и Мраморного морей и на черноморском берегу Фракии и Малой Скифии (нынешняя Добруджа). Надо сказать, что в предыдущие двести лет европейская территория Византии постоянно подвергалась опустошительным набегам гуннов, готов, аваров и т.д., поэтому определенно говорить о численности и точном месте проживания той или иной этнической группы трудно.
На Балканском полуострове во времена правления Юстиниана области распространения латинского и греческого языков делились приблизительно по линии от Диррахиума (нынешний Дуррес), далее на восток по горам Хемус (Стара-Планина) и до Одессоса (Варны). К северу от этой приблизительной границы преобладала латынь, к югу – греческий язык. Это не значит, что население данных территорий было поголовно романо- либо грекоязычным. В те времена ещё были широко распространены местные языки и наречия, бесский язык, к примеру. Но языками культуры и администрации являлись греческий или латынь.
В Малой Азии приморские равнины были населены преимущественно греками. На западе полуострова проживали эллинизированные лидийцы, с северо-востоку от них фригийцы, битины и мисы. Население Анатолийского плато было представлено каппадокийцами и родственными им народами (исаврами, киликийцами, писидами, ликаонцами и пафлагонцами), которые имели долгую историю обитания на этих землях, а также галатами и отдельными группами иудеев (во Фригии), греков и персов, проживавших преимущественно в городах. [3]
На северо-востоке Малой Азии в районе Понта обитали греки, родственные грузинам лазы, чаны и мосхи.
В Малой Азии приморские равнины были населены преимущественно греками. На западе полуострова проживали эллинизированные лидийцы, с северо-востоку от них фригийцы, битины и мисы. Население Анатолийского плато было представлено каппадокийцами и родственными им народами (исаврами, киликийцами, писидами, ликаонцами и пафлагонцами), которые имели долгую историю обитания на этих землях, а также галатами и отдельными группами иудеев (во Фригии), греков и персов, проживавших преимущественно в городах. [3]
На северо-востоке Малой Азии в районе Понта обитали греки, родственные грузинам лазы, чаны и мосхи.
На Армянском нагорье проживали армяне. Армяне ценились соседями как превосходные воины, в последующие века они широко привлекались на военную службу в Византийскую империю, расселяясь в основном в восточной части империи. К югу от них, а возможно и среди них, обитали курды и потомки древних урартиев, про которых неизвестно точно, полностью ли влились они в состав армян или же представляли на тот момент отдельную народность, а впоследствии стали частью курдского народа.
К югу от Киликийского Тавра плодородную равнинную область Киликию населяли сирийцы и греки. В 11 веке Василий Болгаробойца, завоевав Армению, поселил в Киликии и Южной Каппадокии часть армянских феодалов. Позже, спасаясь от нашествия сельджуков, в Киликию начали массово переселяться армяне, создав Киликийское армянское государство, просуществовавшее до конца 14 века.
К югу от Киликийского Тавра плодородную равнинную область Киликию населяли сирийцы и греки. В 11 веке Василий Болгаробойца, завоевав Армению, поселил в Киликии и Южной Каппадокии часть армянских феодалов. Позже, спасаясь от нашествия сельджуков, в Киликию начали массово переселяться армяне, создав Киликийское армянское государство, просуществовавшее до конца 14 века.
Следуя далее на юг, мы попадаем в Сирию и Палестину. Сирийцы, говорившие на диалекте арамейского языка, составляли основное население этих мест. Греки же ограничивались Антиохией и рядом других крупных городов. В Сирийской пустыне обитали кочевые арабы. Арабы также числились и среди оседлого населения Сирии и Месопотамии. Арабы-гассаниды, обитавшие в то время в пограничных с Византией землях, являлись федератами Империи. Иудеи и самаритяне в 6 веке ограничивались в основном Самарией и нынешними Голанами.
В Египте подданными Империи были копты, проживавшие в плодородной долине Нила. Греки и иудеи составляли большинство населения в таких крупных городах как Александрия, но в целом были в Египте этническим меньшинством. Ни в Сирии, ни в Египте греческий язык, за исключением городов с греческим населением, не получил широкого распространения, господствующими были сирийский диалект арамейского и коптский язык.
В пустыне к востоку от Нила обитали кочевники-арабы, а к западу – ливийцы. В византийской Северной Африке проживало романизированное население и берберские племена.
В Египте подданными Империи были копты, проживавшие в плодородной долине Нила. Греки и иудеи составляли большинство населения в таких крупных городах как Александрия, но в целом были в Египте этническим меньшинством. Ни в Сирии, ни в Египте греческий язык, за исключением городов с греческим населением, не получил широкого распространения, господствующими были сирийский диалект арамейского и коптский язык.
В пустыне к востоку от Нила обитали кочевники-арабы, а к западу – ливийцы. В византийской Северной Африке проживало романизированное население и берберские племена.
В весьма приблизительных цифрах распределение населения по Империи на середину 6 века было бы следующим: 8 миллионов в Египте, 9 миллионов в Сирии, Палестине и Месопотамии в совокупности, 10 миллионов в Малой Азии, и 3 - 4 миллиона на Балканах. [3] Если эти числа в какой-то степени верны, отсюда следует, что местное грекоязычное население (отметим, что не греки, а именно грекоязычное население) составляло меньше трети от всего населения, скажем 8 миллионов, принимая в расчёт неассимилируемые народы Малой Азии и латино- и фракийскоязычное население Балкан. Греческий, коптский язык и элементы арамейского языка, таким образом, были, приблизительно, в равном соотношении.
C расселением славянских племен на Балканском полуострове и арабскими завоеваниями Романия сократилась до территории Малой Азии, островов в Эгейском и Средиземном морях, Фракии и отдельных районов Греции. Ромеи теперь представлены собственно греками и грекоязычными (в основном) народами Малой Азии и юга Балканского полуострова. Под власть Империи попадали в последующие века и другие народы Балканского полуострова (албанцы, славяне и романоязычные влахи), Сирии (монофизиты-сирийцы и арабы) и Армении (армяне), но эти народы не причисляли себя к ромеям, имели собственные государственные образования и культурные отличия.
C расселением славянских племен на Балканском полуострове и арабскими завоеваниями Романия сократилась до территории Малой Азии, островов в Эгейском и Средиземном морях, Фракии и отдельных районов Греции. Ромеи теперь представлены собственно греками и грекоязычными (в основном) народами Малой Азии и юга Балканского полуострова. Под власть Империи попадали в последующие века и другие народы Балканского полуострова (албанцы, славяне и романоязычные влахи), Сирии (монофизиты-сирийцы и арабы) и Армении (армяне), но эти народы не причисляли себя к ромеям, имели собственные государственные образования и культурные отличия.
Но говорить, что с сокращением границ Византии она стала «греческим государством» не верно. Прежде всего, само обозначение «грек», которое мы используем так свободно сегодня, чтобы описать тех византийцев, которые не принадлежали никакой иностранной группе, полностью отсутствует в литературе эпохи. «Эллином» могли назвать как грека, так и славянина – жителя фемы «Эллада», как, к примеру, «македонцем», независимо от его этнической принадлежности, называли жителя фемы «Македония», «пафлагонцем» - фемы «Пафлагония» и т.п. [3] К тому же, несмотря на то, что теперь ромеи говорили почти полностью на греческом языке, очень остро ощущались региональные различия, которые являлись следствием приглушенных этнических различий.
Задача государства состояла в утверждении идеи монолитности и единства многоплеменной державы: един бог – един василевс – единая империя. Трудность тут состояла в том, что, в отличие от Римской, Российской и даже Священной Римской империй, Ромейская империя не имела народа-ядра, вокруг которого это государство образовалось, «титульной нации», иными словами.
Нелегко, в целом, определить чувства солидарности, если таковые вообще имелись, которые связывали вместе многонациональных жителей империи. В шестом столетии лозунг Gloria Romanorum все еще появлялась время от времени на имперской чеканке, но маловероятно, что в восточных областях имела место особая приверженность идее римской цивилизации. Кроме того, лояльность к Риму и восхищение его древним величием была нормальной темой для языческих полемик, тогда как Церковь придерживалась позиции, что христиане были, прежде всего, гражданами Небесного Иерусалима и таким образом, вероятно, способствовала ослабления единства империи.
Задача государства состояла в утверждении идеи монолитности и единства многоплеменной державы: един бог – един василевс – единая империя. Трудность тут состояла в том, что, в отличие от Римской, Российской и даже Священной Римской империй, Ромейская империя не имела народа-ядра, вокруг которого это государство образовалось, «титульной нации», иными словами.
Нелегко, в целом, определить чувства солидарности, если таковые вообще имелись, которые связывали вместе многонациональных жителей империи. В шестом столетии лозунг Gloria Romanorum все еще появлялась время от времени на имперской чеканке, но маловероятно, что в восточных областях имела место особая приверженность идее римской цивилизации. Кроме того, лояльность к Риму и восхищение его древним величием была нормальной темой для языческих полемик, тогда как Церковь придерживалась позиции, что христиане были, прежде всего, гражданами Небесного Иерусалима и таким образом, вероятно, способствовала ослабления единства империи.
Насколько мы можем судить, главными узами единства были два фактора: региональный и религиозный. Люди идентифицировали себя со своей деревней, своим городом или своей областью намного больше, чем с империей. Когда человек был вне дома, он был незнакомцем и часто рассматривался с подозрением. Следствием региональной солидарности была региональная враждебность. Мы сталкиваемся со многими уничижительными утверждениями относительно «хитрого сирийца», который говорил с неразборчивым акцентом, неотесанного пафлагонца, лживого критянина. Александрийцы вызывали насмешку у жителей Константинополя. Армяне почти всегда описывались в оскорбительных выражениях.
Религиозную идентичность часто чувствовали гораздо сильнее, чем региональную. В пределах Церкви, однако, религия и регионализм в некоторой степени накладывались друг на друга.
В том, что, как нам кажется, побуждало сирийского или египетского монофизита, была не столько его вера в некоторый глубокомысленный пункт доктрины, а, в основном, преданность его собственной Церкви, его собственному епископу и святым людям его общины. Всякий раз, когда христианская отколовшаяся группа имела прочную территориальную основу, все попытки наложить на неё однородную, имперскую ортодоксальность, заканчивались неудачей.
Религиозную идентичность часто чувствовали гораздо сильнее, чем региональную. В пределах Церкви, однако, религия и регионализм в некоторой степени накладывались друг на друга.
В том, что, как нам кажется, побуждало сирийского или египетского монофизита, была не столько его вера в некоторый глубокомысленный пункт доктрины, а, в основном, преданность его собственной Церкви, его собственному епископу и святым людям его общины. Всякий раз, когда христианская отколовшаяся группа имела прочную территориальную основу, все попытки наложить на неё однородную, имперскую ортодоксальность, заканчивались неудачей.
Если в ранний византийский период идея относительно Римской империи обладала малой силой, то же самое ещё более верно относится к среднему периоду, когда старая имперская столица отступила в какую-то “дикую скифскую местность” и о латинском языке постепенно забыли. Даже в ситуациях международной конфронтации эмоциональная концепция стала основываться скорее на христианской, а не римской идентичности. Когда в 922 году Роман I Лекапин убеждал своих армейских офицеров подниматься на энергичную защиту против Симеона Болгарского, они клялись умирать от имени христиан, и это притом, что болгары были к этому времени, во всяком случае номинально, сами христианами. Однако не появилось никакого нового понятия взамен «ромеям», чтобы описать идентичность населения империи в совокупности. И при том это не было особо необходимо на бытовом уровне. Когда в начале девятого столетия святой Григорий Декаполит, уроженец южной Малой Азии, ступил на землю в порту Энос во Фракии, он был вскоре арестован имперской полицией и избит палками.
Не говорится почему, возможно он напоминал араба. Его тогда спрашивали: «Кто Вы, и какова ваша религия?» Его ответ был: «Я - христианин, мои родители - такой и такой, и я имею ортодоксальное убеждение». Религия и место происхождения составили его паспорт. Ему не приходило на ум, чтобы описать себя как ромея. [3]
Соответственно, мы можем оценить то определяющее значение, которое оказывала Церковь на самосознание ромеев.
{mospagebreak title=Часть III}
Так какое же место занимала Церковь в Византии?
Для понимания особенностей византийской церкви в X—XII вв. весьма важно учитывать, что она не располагала такими же богатствами и не обладала такой же материальной независимостью, как западная христианская церковь того времени. В отличие от папы патриарх никогда не имел столь обширных владений, какие имел римский первосвященник, никогда не пользовался светской властью над какой-либо территорией вроде Папской области в Италии и Ватикана в Риме. Различие в положении западных и византийских епископов поразило посла Оттона I — Лиутпранда. На пути от Константинополя до Адриатики, останавливаясь на ночлег и отдых у епископов, он не встретил ни одного, живущего в привычной для Лиутпранда роскоши. [1]
Несмотря на материальную и организационную слабость церкви в Византии, она не была простым придатком государственного аппарата. Ее сила заключалась во влиянии на широкие народные массы, поскольку религия и священнослужитель были постоянными спутниками ромея, сопровождавшими его от рождения до смерти. Церкви гораздо чаще, чем светской власти, удавалось также, не прибегая к прямому насилию, успокаивать народные волнения. Она неизменно выступала под лозунгом защиты справедливости, помощи слабым и обиженным, борьбы за мир и покой, и соблюдение нравственных устоев общества. Церковь устраивала во время голода широко рекламируемые раздачи продуктов, она содержала больницы для бедняков, приюты для сирот, ночлежки для бездомных, дома призрения для престарелых. Некоторые духовные лица перед уходом в монастырь или в пустынь раздавали свое имущество бедным. Епископ Анкиры во время голода в Малой Азии в XI в. пожертвовал все, чем владел, на борьбу с нуждой и эпидемиями. Митрополит Михаил Хониат остро сочувствовал страдавшим от непомерного налогового гнета жителям Аттики, досаждая своими посланиями об этом столичным сановникам; впоследствии он был подлинным организатором обороны Афин от разбоя Льва Сгура, пелопоннесского магната. Долг пастыря, писал один из столпов церкви IX в., собирать и соединять «разрозненные члены тела церкви Христовой» и изгонять из него недуг, «рожденный ненавистью».
Иначе говоря, церковь видела свою задачу в том, чтобы ослаблять социальные противоречия и смирять политические страсти. Ее роль была по преимуществу консервативной, ибо незыблемость сложившейся системы являлась гарантией сохранения статуса самой церкви в государстве. Однако, смотря по обстоятельствам, высшее духовенство могло объявить «недугом» и мятеж против законного императора, и самый курс его политики. Столкновения между василевсами и патриархами были в IX—XI вв. не столь уж редкими и порою острыми. [1] Для василевса противоречия с патриархом были весьма опасны, поскольку официально и открыто осуждаемого Церковью василевса рано или поздно могла сбросить с престола оппозиционная группировка знати.
Именно византийская церковь предпочитала в Х— ХП вв. распространять христианство скорее с помощью дипломатии, культурного влияния и мирной проповеди, чем огнем и мечом, как церковь Запада. Именно византийцы считали оправданной церковную службу на родном языке практически для любого новообращенного в христианство народа и даже содействовали организации такой службы, так как эта политика гарантировала от рецидивов язычества.
Для Византийской империи, как православной христианской державы, духовное состояние граждан, в том числе воинов, было превыше всего. Командиры византийцев хорошо понимали это и уделяли большое внимание нравственному состоянию своей армии. К сражениям готовились самым тщательным образом, Так как для каждого воина любой из боев мог стать последним в жизни, перед выступлением в поход они приносили покаяние в грехах и принимали святое Причастие. Перед войском проносили святыни, в том числе нерукотворные образы. Все это оказывало сильное влияние на боевой дух.
Впрочем, византийцы никогда не были слишком воинственными людьми. Святой Василий выпустил указ, что солдат, убивший кого-либо, должен три года каяться, но этот указ вскоре был забыт. [2] Но сам факт его существования весьма показателен: трудно предположить, что нечто подобное могло быть издано в виде наставления на Западе.
В Византии военная профессия никогда не считалась почетной, а смерть на поле боя не признавалась славной. По возможности следовало избегать даже войны с неверными, так что идея Крестового похода была совершенно чуждой византийским взглядам. Бесконечные интриги и уловки византийской дипломатии, которые так шокировали латинян, часто имели целью избежать кровопролития и являлись естественным следствием византийского отношения к войне.
Данные факты византийской истории ещё раз подчеркивают то значение, которое имела Церковь во всех сферах жизни, пусть даже порой это и противоречило практическим интересам государства.
Несмотря на то, что Церковь и Государство являли собой две функционально независимые и взаимодополняющие институции в византийском обществе, трудно не отметить негативное влияние, которое оказывало имевшее место в правление ряда императоров манипулирование вопросами веры: попытки навязать унию, иконоборчество и т.п. Идея Юстиниана I Великого: василевс и патриарх в содружестве правят один телом, а другой душою подданных – быстро стала пустым звуком. Василевс стремился править единолично: и «душой» и «телом». Понятное дело, единства и силы Церкви это не добавляло. Всегда, когда приверженность к тому или иному религиозному течению (одно из которых является государственным) является вопросом скорее политической принадлежности, а не веры, происходит проникновение некоторого цинизма в общество. Особенно, в тех случаях, когда в зависимости от позиции того или иного императора отношение государства к тому или иному религиозному течению постоянно менялось. Мы не говорим о священнослужителях и прочих ромеях, которые подвергались гонениям и порой принимали мученичество за свои убеждения. Речь идет о большинстве простых людей, которые, к примеру, во времена иконоборчества часто должны были скрывать свою принадлежность к иконопочитателям даже от родственников. [2] Здесь мы порой, увы, также сталкиваемся с таким прискорбным явлением, как приспосабливаемость и конформизм, которые входили в привычку, поскольку ромеев веками приучали менять (либо скрывать) свои воззрения в зависимости от изменений в государственной политике.
Как уже отмечалось, ромеи на интуитивном уровне могли наиболее полно и точно охарактеризировать себя только как «христиане» (православные). Поэтому при каком-либо внутреннем кризисе, региональных или этнических противоречиях, которые были привычным явлением в полинациональной Византии, единственным и наиболее эффективным способом выделить себя, противопоставить Константинополю, было перестать быть «христианами» или же стать «другими христианами», то есть уйти в какое-то еретическое верование (начиная от распространения монофизитства в Сирии, Египте и Армении и заканчивая локальными ересями вроде павликианства). Этим также объясняется региональный в большинстве случаев характер ересей в Империи.
То есть, очень часто вопрос религиозных убеждений и взглядов, принадлежности к определенному церковному течению становился вопросом принадлежности политической.
Когда на фоне нарастающего внутреннеполитического кризиса в Империю ромеев вторглись сельджуки-огузы, они, достаточно немногочисленные по отношению к оседлому населению, смогли закрепиться в центре Малой Азии. Встает вопрос: почему территории, которые на протяжении веков являлись опорой и становым хребтом византийского государства, территории с суровым климатом, которые из-за природных условий и упорного сопротивления местного населения не удалось завоевать ни иранцам, ни арабам, почему вдруг эти земли не только не оказали достаточного сопротивления тюркским захватчикам, но и со временем, ассимилировав пришельцев в плане материальной культуры, хозяйства и быта, переняли их язык, самоназвание и, что особенно важно, религию?
Рискну предположить, что таким образом население нагорий Анатолии попыталось окончательно противопоставить себя Константинополю. Как мы помним, быть ромеем – значит быть христианином ортодоксального убеждения. Соответственно, чтобы перестать быть ромеем, надо перестать быть христианином – вот невеселый результат чрезмерных спекуляций государства вопросом вероисповедания, использование его как признака этнической и политической принадлежности.
Если мы рассмотрим этно-конфессиональную ситуацию в Малой Азии на середину 19 века, то есть после того, как окончательно сформировался турецкий этнос, но до потрясений конца 19 – начала 20 вв., христианское население будет представлено осколком ромеев – греками (к слову, часть понтийских (черноморских) греков, с которыми состоит в родственных отношениях автор этих строк, до сих пор носит самоназвание «румеи»), притом можно с достаточной уверенностью говорить, учитывая, что территории проживания греков в Малой Азии в 19 веке фактически совпадают с территориями их проживания в византийский период, что этнически они в основном являются потомками византийских греков. Иная часть христиан Малой Азии была представлена монофизитами-армянами. Можно сделать вывод, что в отличие от иных народностей и региональных групп Византии, греки удержались за православие, греческий язык и византийскую культуру, так как это был их язык и во многом именно их культура и вера, для других же региональных групп и народностей Романии (отметим, что речь в данный момент идет о периоде распада византийской этнокультурной общности и, соответственно, ухудшении отношения к имперскому центру) это была вера (язык и прочее не играли в Византии такой существенной роли, как вопрос религиозной принадлежности) Константинополя, от которого теперь старались отмежеваться. Парадокс заключается в том, что византийские греки, не будучи никогда «имперской нацией» в привычном понимании, стали ей в глазах других ромеев во время крушения византийской общности.
Совершив краткий обзор истории византийского государства и Церкви, мы увидели, насколько неполным является понимание сущности этой уникальной цивилизации, именуемой Византией, без должного внимания к обоим её началам: Церкви и государству. Отсюда видна ошибка авторов, которые пренебрегают историей Церкви в Империи ромеев, основывая свои выводы лишь на политической истории и анализе государственного аппарата Романии.